Владимир Васильев
   Год жизни. Тема о неизбежности* * *
   1.
   Юго-западный ветер трепал кроны вековых буков и рвал в клочья низкие облака. Но Клим чувствовал: ветер скоро утихнет. Чутье его никогда не подводило.
   Поправив заплечный мешок, он размеренно зашагал по утоптанной тропе.
   Куда вели его ноги, Клим не знал. Жизнь в крохотном городке на границе степей и леса ему осточертела, даже частые набеги прибрежников не разгоняли навалившуюся скуку. Клим честно сражался на стенах бок о бок с горожанами, а про себя все твердил: «Уйду… Уйду…»
   Вот, наконец, решился. Дорога всегда действовала на него бодряще, наверное, среди его предков было много кочевников. И вообще, сидя на одном месте Клим кис и грустил,а чуть ступит на убегающую к горизонту тропу – глядишь, и ожил.
   На этот раз тропа вела его почти точно на запад. Ветер постепенно стихал, растрепанные облака уползали прочь, открывая безупречно-голубое небо, но эта голубизна с трудом пробивалась под сень старого леса. Стало заметно светлее.
   Клим вдохнул побольше воздуха, пропитанного растительными запахами, и довольно зажмурился. Хорошо! Дорога, лето, и еще ему скоро исполнится двадцать один год, а значит, он станет взрослым по-настоящему. Можно будет открыто наниматься в охрану, в войско – на любую службу. А уж мечом Клим владел для своих лет… ну, скажем так: недурно. Чем заслуженно гордился.
   Через два дня, когда солнце застыло в зените, Клим медленно поднял голову и заслонился ладонью от нестерпимо яркого света.
   «Пора», – решил он. Никто не посмел бы упрекнуть его в спешке.
   Нарочито неторопливо Клим сбросил с плеч мешок, не спеша развязал его и запустил внутрь правую руку. Так же неторопливо нашарил заветный кожаный чехольчик.
   Вот он, знак совершеннолетия! Блестящий серебристый медальон на короткой цепочке. На обратной его стороне двадцать один год назад выгравировали имя и день появления на свет будущего владельца.
   «Все», – подумал Клим, надевая медальон. Похожая на две трубочки застежка сухо клацнула и зафиксировалась. Застегнуть ее можно было лишь один раз – в день совершеннолетия, а потом медальон, не снимая, носили до самой смерти. Да и с мертвых не снимали, ибо снять его удалось бы, лишь отрезав голову или разорвав цепочку, но, хрупкая на вид, она не рвалась.
   «Теперь я не просто Климка, подросток без голоса и права на слово. Клим Терех, гражданин Шандалара, именем Велеса и во имя его».
   Солнце нещадно слепило глаза, но лишь теперь Клим опустил голову. Вздохнув, подобрал мешок и продолжил путь с радостью в сердце, и пела в его жилах кровь предков-кочевников.
   Людей Клим встретил спустя шесть дней. Конный отряд, десяток латников, и во главе, как ни странно – сотник. Пешего да одинокого встретили без враждебности: одиночкагороду не угроза, а кроме как в городе, и в немалом, сотнику нечего делать.
   – Здоров будь, человече! Кто таков? Куда собрался?
   Клим стал, откинув назад отросшие волосы.
   Собственно, он хотел показать медальон.
   – Взрослеющий я… В город иду.
   Сотник хмыкнул. Клим доверчиво захлопал глазами.
   – На службу, что ли, целишь?
   Клим опустил глаза. Сотник вспомнил, как сам много лет назад пришел в город с юга, как долго все смеялись над его смуглой кожей и враз смягчился:
   – Ладно! Гордей! Подбери!
   Худощавый латник, забрав в левую руку и пику, и уздечку, протянул правую Климу. Секунду спустя Клим сидел на лошади позади латника, поправляя съехавшую сумку.
   Отряд долго полз вдоль тихого ручья, сотник явно не спешил. Кони понуро плелись, изредка тряся головами и позвякивая сбруей. Наваливался вечер и Клим уже было решил, что придется еще раз ночевать в лесу, но тут отряд наконец выбрался из чащи. Вдали виднелась городская стена, розоватая в лучах заката.
   Сотник вдруг оказался бок о бок с Гордеем и Климом.
   – Вот она – Зельга! Гляди. Теперь это и твой город.
   Клим кивнул, рассматривая высокие башни, чеканно проступающие на фоне неба.
   Кони нетерпеливо зафыркали, предчувствуя близкий отдых, и пошли мелкой рысью. Клим покрепче ухватился свободной рукой за кожаный пояс Гордея.
   Ворота, вопреки ожиданиям, были распахнуты настежь. Видимо, Зельга не боялась мелких врагов, а серьезные редко посещали эти места.
   Казармы располагались совсем недалеко от ворот. Латники спешились, лошадей уводили высыпавшие из казарм конюхи. Сотник, на ходу сдирая доспехи, мурлыкал однообразную мелодию; валящееся на булыжник железо подбирал парнишка-оруженосец.
   – Где Влад? – зычно осведомился сотник, прервав мурлыканье. От доспехов он освободился, оставшись в кожаных штанах, куртке и добротных яловых сапогах. Из оружия при нем остался меч да кинжал за поясом.
   Кто-то из солдат, выбревших на шум, с готовностью сказал:
   – Известно где – в таверне. Где ж ему еще быть под вечер?
   Сотник нашел глазами Клима.
   – Пойдем, парниша. Влад – здешний воевода. С ним и поговоришь.
   – Погоди минутку, Хлум, – крикнул от дверей казармы Гордей, держа в охапке свои доспехи. Заходящее солнце отражалось от гладко отполированных пластин нагрудника. – Сейчас железо отнесу…
   Видимо, ему не полагалось оруженосца.
   Хлум дошагал до ворот и остановился, извлекая из-под куртки потертый кисет. Двое стражей зашевелили, словно кролики, ноздрями, но сотник добродушно прикрикнул на них:
   – Неча, неча, сменитесь – тогда накуритесь.
   Стражники с одинаковым вздохом отвернулись, пошевелив пиками. Клим отметил, что дисциплинка тут наличествует, но не тупая, а сознательная.
   Гордей скорым шагом приближался к воротам в компании еще двух солдат. Мечи все трое взяли с собой. Клим запомнил это. В городе, где жил он раньше, оружие обычно оставляли в казарме. Здесь было не так. Или в любой момент могло произойти нападение, или просто принято так: каждый город создавал и хранил свои обычаи и традиции.
   Город Климу понравился. Улицы не то чтобы сверкали чистотой, но и помоев никто сверху не лил. Дома аккуратные, ограды крашены, люд приветлив, нарядно одет и весел, а это приметы благополучия.
   Часы на башне пробили девять; когда эхо от последнего удара колокола впиталось в вечерние городские шумы, Клим услышал песню. Слова было не разобрать, но мотив показался Тереху знакомым. Доносилась она из таверны, что заманчиво распахнула двери как раз напротив башни с часами. Хлум с солдатами шли прямо ко входу.
   Над солидной дубовой рамой двери висела потемневшая от времени вывеска, но надпись на ней постоянно подновляли свежей краской.
   «Облачный край, – гласила надпись. – Заведение Парфена Хлуса».
   Внутри вкусно пахло жареным мясом, пряностями, пивом; за столами сидел народ, выпивал, закусывал, громогласно беседовал и смачно хохотал. Поварята в белых колпаках только и успевали подносить деревянные блюда с жарким. Дюжий молодец, обнаженный по пояс, нес на закорках огромную бочку с внушительным краником; мышцы молодца так и перекатывались под лоснящейся кожей, поросшей рыжими волосами. Бочка с шутками-прибаутками была водружена на один из столов, пожилой мужчина, с виду – купец, сломал сургучную печать, выбил пузатый чоп и повернул краник. В подставленную кружку ударила пенистая струя. Сидящие за столом одобрительно загудели.
   – Эй, – Клима пихнули в бок. – Заснул? Пойдем!
   Гордей дернул его за рукав и увлек в дальний угол, где царил полумрак. На Клима постояльцы совершенно не обращали внимания, словно он зашел сюда не впервые.
   Спустя некоторое время Клима подвели к столу, покрытому алой скатертью. Блюда со снедью здесь стояли серебряные, а питье разлито по серебряным же кубкам, а не по деревянным кружкам, как везде. За столом сидело всего двое: седой воин, что легко угадывалось по иссеченному шрамами лицу, и благообразный розовощекий господин, одетый подчеркнуто по-городскому. Хлум слегка поклонился сначала одному, потом второму, и, обращаясь к седому, доложил:
   – Обход закончили только что, все тихо и чисто.
   Седой кивнул:
   – Добро. Садись, Хлум.
   Сотник отодвинул стул с резной высокой спинкой и, прежде чем сесть, указал рукой на Клима:
   – Вот, встретили путника за Мешей. На службу желает.
   Седой внимательно глянул на Клима, внешне оставаясь совершенно бесстрастным.
   – Кто? Откуда? Что умеешь?
   Седой говорил отрывисто, сверля взглядом Тереха.
   – Клим Терех из Сагора. Последние годы провел в Тенноне, что за Вармой. Мечник.
   Клим старался отвечать так же коротко.
   – Лет сколько?
   – Двадцать один.
   При этом он слегка выпятил грудь, чтобы медальон стал виден под распахнутым воротом куртки.
   – Добро. Сегодня пей и ешь, как любой солдат Зельги. Хлум отведет тебя после в казарму – там заночуешь. А завтра проверим, какой ты мечник.
   Седой взялся за кубок, давая понять, что разговор окончен. Сотник сел рядом с ним, жестом отсылая Клима куда-то в зал.
   Клим обернулся. Ни одного полностью свободного стола не было, хотя за многими хватало незанятых мест. Но садиться к незнакомым людям было как-то неловко.
   Он медленно вышел в центр зала, вертя головой, словно высматривал кого-то.
   – Эй!
   Клим обернулся на окрик. За столом, где высилась бочка, сидел Гордей и призывно махал рукой.
   – Давай к нам, парниша!
   Терех, придерживая меч у пояса, чтоб не задеть кого-нибудь ненароком, решительно зашагал к Гордею.
   Ему освободили место.
   – Садись!
   Словно из ниоткуда возникло блюдо с мясом, второе – с картошкой, поджаристый ломоть хлеба и кружка с чем-то заманчиво-пенным. В животе сразу заурчало, ведь Клим ничего не ел с утра.
   Все это оказалось еще и потрясающе вкусным, без скидок на голод. Местный повар знал свое дело весьма крепко – тарелка Клима опустела очень быстро. Вновь будто из ниоткуда появилась добавка, и Клим отдал ей должное.
   Сидящие за столом не обращали на Тереха никакого внимания, и это его удивило: обычно к новичкам подсаживаются, донимают расспросами, ведь пришлый человек – это всегда новости, свежие байки. Здесь люд горланил о своем: поминали какого-то Прона, называя его растяпой и ротозеем, подзуживали сидящего здесь же паренька по имени Марк, а тот звонко хохотал в ответ на все шуточки, обсуждали недавний набег прибрежников на Торошу, судачили о рыбалке на Скуомише – Клим слушал вполуха.
   Насторожился он, когда услышал знакомое слово: Теннон. Речь зашла о городке, где провел он последние два года.
   – …скверный городишко: пиво паршивое, народ ленивый, жадный… Охрана их вовсе никуда не годится – старики да долдоны безмозглые. Я там бывал, я знаю.
   Вещал белолицый, хрупкий на вид юноша, презрительно кривя губы.
   – Неправда! – подал голос Клим. – Зачем врешь, если не знаешь?
   Теннон населяли вполне обычные люди – в меру веселые, работящие, а что касается охраны, так там хватало опытных воинов, прошедших не одну битву. Клим знал всех: сколько раз приходилось плечом к плечу отражать атаки плосколицых прибрежников, вооруженных кривыми саблями и разящими без промаха луками.
   Белолицый осекся.
   – Это еще кто?
   Встал Гордей.
   – Не лезь к нему, Максарь. Не лезь лучше.
   Максарь еще больше скривил губы.
   – Тебе-то что? Приблудь всякую защищаешь?
   Клим вскипел. Ноги выпрямились сами, и он резко поднялся, собираясь назваться.
   Стул Тереха с шумом отъехал назад, плечо снизу ткнулось в поднос, некстати нависший справа, и целая кварта пива выплеснулась ему на голову.
   Слова застряли в горле под дружный хохот окружающих. Клим зажмурился; он стоял у стола мокрый, жалкий и растерянный. В плотном хоре смеющихся отчетливо выделялся голос Максаря.
   «Черт бы побрал этого поваренка», – с досадой подумал Терех, оборачиваясь. Рука его напряглась для дежурной оплеухи. Глаза щипало от крепкого пива.
   Обернувшись, он чуть не утонул во взгляде огромных зеленых глаз с потрясающе длинными ресницами.
   Поваренок стянул с головы колпак и целый водопад огненно рыжих волос хлынул по плечам.
   – Извини, – сказал поваренок. Вернее сказала, ибо это была девушка. – Я не ожидала, что ты встанешь…
   Рука Клима опустилась сама собой. Надо было выкручиваться.
   Он провел ладонью по своей щеке, задумчиво лизнул и заметил:
   – Доброе пиво! Принесешь еще?
   За столом снова грянул хохот, на этот раз – одобрительный. Кто-то даже хлопнул его по плечу, мол, молодец парень! Не растерялся.
   Девушка, не понимая, хлопала глазами. Она ожидала брань, а не шутку.
   – Ты что, помыться решил? – ехидно встрял Максарь.
   Клим молча взял кружку из руки соседа, нарочито медленно обошел стол и