Джидду Кришнамурти
   Записные книжки
   Предисловие
   В июне 1961 г. Кришнамурти начал вести ежедневную запись своих ощущений и состояний сознания. За исключением примерно двух недель он продолжал вести эту запись в течение семи месяцев. Он писал чётко, карандашом, практически без исправлений. Первые семьдесят семь страниц рукописи содержатся в маленькой записной книжке, далее и до конца (до с. 323 рукописи) использовалась книжка большего размера с отрывными листами. Запись внезапно начинается и внезапно обрывается. Сам Кришнамурти не мог сказать, что побудило его начать её. Он никогда не вёл таких записей ни до, ни после этого.
   Рукопись подверглась минимальной редакторской правке. Были исправлены ошибки написания Кришнамурти, для большей ясности вставлены некоторые знаки препинания, приведены полностью некоторые сокращения, вроде знака&,который он неизменно употреблял, добавлены кое-какие примечания и немногочисленные вставки в квадратных скобках. Во всех прочих отношениях рукопись представленаздесь такой, какой она была написана.
   Следует объяснить один из употребляемых в ней терминов — «процесс». В 1922 г. в возрасте двадцати восьми лет Кришнамурти испытал духовное переживание, изменившее его жизнь, за которым последовали годы острой, почти постоянной боли в голове и позвоночнике. Рукопись показывает, что «процесс», как он называл эту таинственную боль,всё ещё продолжался почти сорок лет спустя, хотя и в более мягкой форме.
   «Процесс» был физическим феноменом и его не следует путать с тем состоянием сознания, о котором Кришнамурти говорит в записных книжках как о «благословении», «ином», «безмерности». Он никогда не использовал каких-либо болеутоляющих средств с целью воздействовать на этот «процесс».
   Он никогда не употреблял алкоголя или какого-либо наркотика. Он никогда не курил, последние тридцать лет или около того не пил даже чая или кофе. Хотя он и был всю жизнь вегетарианцем, он всегда уделял большое внимание полноценному и хорошо сбалансированному питанию. Аскетизм, согласно его образу мыслей, так же разрушителен для религиозной жизни, как и излишества. Фактически он заботился о «теле» (он всегда проводил различие между телом и эго), как кавалерист заботился бы о своей лошади. Он никогда не страдал эпилепсией или какими-либо другими физическими заболеваниями, которые, как говорят, вызывают видения и прочие духовные феномены; и он никогда не практиковал никакой «системы» медитации. Всё это говорится для того, чтобы читатель не вообразил себе, что состояния сознания Кришнамурти вызываются — или когда-либо вызывались — наркотиками или голоданием.
   В этих уникальных ежедневных записях мы имеем то, что можно было бы назвать началом, истоком учения Кришнамурти. Здесь вся суть его учения, исходящая из своего природного источника. Как он сам пишет на этих страницах: «каждый раз в этом благословении есть что-то новое, новое качество, новый аромат, и всё-таки оно всегда неизменно», потому и учение, вытекающее из него, никогда не бывает точно таким же, хотя и часто повторяется. Подобным же образом, деревья, горы и реки, облака и солнечный свет, птицы и цветы, которые он снова и снова описывает, постоянно «новые», ведь каждый раз их видят глаза, для которых они никогда не становились привычными; каждый день они составляют для него совершенно свежее восприятие, и такими же они становятся для нас.
   18июня 1961 г., вдень, когда Кришнамурти начал эти записи, он был в Нью-Йорке, у своих друзей на Западной 87-й улице. Он прилетел в Нью-Йорк 14 июня из Лондона, где находился шесть недель и провел двенадцать бесед. Перед поездкой в Лондон он был в Риме и Флоренции, а до того первые три месяца года находился в Индии, где проводил беседы в Бью-Дели и в Бомбее.

   Мэри Латьенс
   18июня
   [1961,Нью-Йорк]
   Вечером оно было здесь: оно явилось внезапно, заполняя комнату, огромное ощущение красоты, силы и мягкости. Остальные тоже это заметили.
   19июня
   Всю ночь это было здесь, когда бы ни проснулся. Голова болела по дороге на самолёт[чтобы лететь в Лос-Анджелес].Очищение мозга необходимо. Мозг есть центр всех ощущений; чем ощущения живее и тоньше, тем острее мозг; мозг — центр воспоминаний, прошлого; он — кладовая опыта и знания, традиции. Поэтому он ограничен, обусловлен. Его действия спланированы, обдуманы, обоснованны, но он функционирует в условиях ограничения, в пространстве-времени. Поэтому он не может сформулировать или понять то, что всеобще, целостно, полно. Полное, целостное — это ум; он пуст, совершенно пуст, и по причине этой пустоты мозг существует в пространстве-времени. Только когда мозг очистился от своей обусловлен нести, жадности, зависти, честолюбия, только тогда мозг может понять то, что полно. Любовь и есть эта полнота.
   20июня
   В автомобиле, на пути в Охай(Долина Охай, около восьмидесяти миль к северу от Лос-Анджелеса),это опять началось, давление и ощущение безмерного простора. Этот простор не переживался, он просто был; не было центра, из которого или в котором происходило бы переживание. Всё, автомобили, люди, рекламные щиты были поразительно чёткими, а краски болезненно интенсивными. Это продолжалось больше часа, и голова очень болела, боль пронизывала всю голову.
   Мозг может и должен развиваться; его развитие всегда будет идти от причины, от реакции, от насилия к ненасилию и тому подобное. Мозг развился из примитивного состояния, и пусть даже утончённый, быстро схватывающий суть и технически отточенный, он будет оставаться в границах пространства-времени.
   Анонимность означает смирение; она состоит не в перемене имени или одежды и не в отождествлении с тем, что может быть анонимным, — с идеалом, актом героизма, страной и так далее. Такая анонимность есть акт мозга, сознательная анонимность; существует анонимность, которая приходит с осознанием целого. Целое никогда не заключено внутри поля мозга или идеи.
   21июня
   Проснулся около двух; ощущалось особое давление, боль была острее, больше в центре головы.
   Это продолжалось больше часа, и несколько раз просыпался от интенсивности давления. Каждый раз был огромный расширяющийся экстаз; эта радость продолжалась. — И когда сидел в кресле дантиста, давление вдруг снова возобновилось. Мозг стал очень спокойным; трепещущий, вполне оживший; каждое ощущение было живым; глаза видели пчелу на окне, паука, птиц и лиловые горы вдали. Они видели, но мозг не регистрировал увиденное. Можно было ощутить трепет мозга, что-то необычайно живое, вибрирующее, не просто регистрирующее. Давление и боль были велики, и телу пришлось погрузиться в дремоту.
   Самокритичное осознание жизненно важно. Воображение и иллюзия искажают ясность наблюдения. Иллюзия будет существовать всегда, пока существует стремление продлить удовольствие и избежать боли, — потребность продлить или вспомнить те переживания, которые были приятны, и уклониться от боли и страдания. И то и другое порождает иллюзию. Для того чтобы полностью избавиться от иллюзии, необходимо понять удовольствие и скорбь, но без применения контроля или очищения, отождествления или отрицания.
   Только когда мозг спокоен, правильное наблюдение возможно. Может ли мозг когда-либо быть спокойным? Это возможно, когда мозг, будучи очень чутким и неспособным к искажению, осознаёт негативно.
   Всю вторую половину дня давление продолжалось.
   22июня
   Проснулся посреди ночи, и было переживание неограниченно расширяющегося состояния ума; сам ум был этим состоянием. «Ощущение» этого состояния было лишено всяких настроений, всяких эмоций, но было очень фактическим, очень реальным. Это состояние продолжалось довольно долгое время. — Всё это утро давление и боль были острыми.
   Разрушение жизненно важно. Не разрушение зданий и вещей, а всех психологических приспособлений и защит, богов, верований, зависимости от священников, переживаний, знания и так далее. Без разрушения всего этого не может быть творчества, созидания. Только в свободе происходит созидание. Другой не может разрушить эту защиту за вас; вы сами должны отторгать и уничтожать своим самопознающим осознанием.
   Революция — социальная, экономическая — способна изменить только внешние состояния и обстоятельства, в расширенных или в суженных пределах, но это всегда будет оставаться внутри ограниченного поля мысли. Для полной революции мозг должен полностью отбросить весь свой внутренний, скрытый механизм авторитета, зависти, страхаи тому подобное.
   Сила и красота нежного листка заключена в его уязвимости для разрушения. Подобно стебельку травы, пробивающемуся сквозь тротуар, он обладает силой, которая может противостоять случайной смерти.
   23июня
   Творчество, созидание никогда не находится во власти индивидуума. Оно полностью прекращается, когда индивидуальность, со всеми её способностями, талантами, техническими приёмами и прочим, становится доминирующей. Созидание, творение — движение непознаваемой сущности целого; оно никогда не бывает выражением части.
   Как раз когда ложился в постель, появилась эта полнота, эта наполненность домаil L (Дом около Флоренции, где он останавливался в апреле).Она была не только в комнате, но, казалось, покрыла всю землю от горизонта до горизонта. Это было благословением.
   Давление, с его специфической болью, было здесь всё утро. И оно продолжается во второй половине дня.
   Сидя в кресле дантиста, смотрел из окна поверх изгороди, телевизионной антенны и телеграфного столба на пурпурные горы. Смотрел не только глазами, но и всей своей головой, как будто заднею частью головы, всем своим существом. Это было странное переживание. Не было центра, из которого происходило бы это наблюдение. Краски и красота и очертания гор были интенсивными.
   Каждый изгиб мысли должен быть понят, ибо всякая мысль есть реакция, и любое исходящее из неё действие может только увеличивать смятение и конфликт.
   24июня
   Давление и боль были вчера весь день; всё это становится довольно-таки трудным и тяжёлым. Когда остаёшься один, это и начинается. И нет ни желания продлевать его, ни разочарования, если оно не продолжается. Это просто здесь — хочешь того или нет. Это за пределами всякого рассудка и мысли.
   Делать что-то ради самого дела — это, кажется, весьма трудно и почти неуместно или нежелательно. Социальные ценности основываются на делании чего-то ради чего-то другого. Ведёт это к бесплодному существованию, к жизни, которая никогда не бывает целостной, полной. Это одна из причин разрушительного недовольства.
   Быть удовлетворённым безобразно, но недовольство порождает ненависть. Быть добродетельным для того, чтобы достигнуть небес или заслужить одобрения уважаемых людей, общества, — значит превратить жизнь в голое поле, которое перепахивалось снова и снова, однако никогда не было засеяно. Эта деятельность, при которой нечто делается ради чего-либо другого, есть, по сути, замысловатая серия уклонений, уходов от самого себя, от того, что есть.
   Без переживания сущности нет красоты. Красота не просто во внешних вещах или в мыслях, чувствах и идеях внутри нас; существует красота за пределами мысли и чувства.Именно эта сущность и есть красота. Но такая красота не имеет чего-либо, ей противоположного.
   Давление продолжается, присутствует напряжение в основании головы, и это болезненно.
   25июня
   Проснулся в середине ночи и обнаружил, что тело совершенно спокойно, простёрто на спине, неподвижно; такое положение, должно быть, сохранялось уже какое-то время. Присутствовали давление и боль. Мозг и ум были интенсивно спокойны. Между ними не было разделения. Была странная спокойная интенсивность, как будто два огромных динамо работали на большой скорости; это была особая энергия, в которой не было напряжения. Во всём этом было ощущение простора, была мощь без направления и причины, а поэтому никакой жестокости и безжалостности. Это продолжалось и в течение утра.
   В течение последнего года или около того случалось просыпаться и переживать в бодрствующем состоянии то, что происходило во время сна, определённые состояния бытия. Просыпаешься как будто просто для того, чтобы мозг регистрировал, что происходит. Нелюбопытно, что определённое переживание очень быстро исчезало. Мозг не записывал его на страницах памяти.
   Есть только разрушение и никакого изменения. Потому что всякое изменение — модифицированное продолжение того, что было. Все социальные, экономические революции — реакции, модифицированное продолжение того, что было. Такое изменение никоим образом не уничтожает корней эгоцентрической активности.
   Разрушение, в том смысле, в котором мы это слово употребляем, не имеет мотива; у него нет цели, подразумевающей действие ради результата. Разрушение зависти — всецелое и полное; оно подразумевает свободу от подавления, контроля и отсутствие всякого мотива вообще.
   Это всецелое, полное разрушение возможно; оно состоит в видении всей структуры зависти. Это видение — не в пространстве-времени, оно непосредственно.
   26июня
   Давление и связанное с ним напряжение, очень сильное, были вчера во второй половине дня и сегодня утром. Но произошли некоторые изменения: давление и напряжение шли из задней части головы через нёбо к верхушке головы. Странная интенсивность продолжается. Стоит лишь успокоиться, как она начинается.
   Контроль в любой форме вреден для полного, всеобъемлющего понимания. Дисциплинированное существование — это жизнь в подчинении, в соответствии или следовании чему-то; в подчинении же и соответствии нет свободы от страха. Привычка разрушает свободу; привычка мышления, привычка выпивать и прочие ведут к поверхностной и серой жизни. Организованная религия с её верованиями, догмами и ритуалами, отрицает свободный выход в безбрежность ума. Именно такой выход очищает мозг от пространства-времени. Будучи очищенным, мозг может иметь дело с временем-пространством.
   27июня
   То присутствие, что было вilL.,было и здесь, терпеливо ожидая, благожелательно, с великой нежностью. Оно было подобно молнии во тьме ночи, — но оно было здесь, проникновенное, исполненное блаженства.
   Что-то странное происходит с физическим организмом. Невозможно это точно определить, но есть «дополнительная» настоятельность, побуждение; это ни в коем случае несобственная самодеятельность, не порождение воображения. Это ощущается, когда спокоен, в одиночестве, под деревом или в комнате, и особенно упорно и настойчиво, когда собираюсь уснуть. Это и сейчас здесь, когда пишу; давление и напряжение, с обычной болью.
   И формулировки и слова в отношении всего этого кажутся такими бесполезными; ни слова, даже точные, ни описания, даже ясные и чёткие, не передают подлинного явления.
   Есть великая и невыразимая красота во всём этом.
   В жизни есть только одно движение, внешнее и внутреннее; это движение неделимо, хотя его и разделяют. Из-за этого разделения большинство следует внешнему движению знания, идей, верований, авторитета, безопасности, благополучия и так далее. В противовес этому, реагируя на это, человек идёт путём так называемой внутренней жизни с её видениями, надеждами, вдохновениями, тайнами, конфликтами, разочарованиями.
   Поскольку это движение является реакцией, оно находится в конфликте с внешним. Поэтому существует противоречие, с его страданиями, тревогами и бегством.
   Есть только одно движение, оно и внешнее, и внутреннее. С пониманием внешнего начинается внутреннее движение, которое не является движением против или в противовес. Когда конфликт ликвидирован, мозг, даже будучи очень чувствительным и настороженным, становится спокойным. Только тогда внутреннее оказывается основательным и имеет смысл.
   Из этого движения выходят великодушие и сострадание — которые не являются продуктом рассудка или целенаправленного самоотречения.
   Цветок силён в своей красоте, хотя он может быть забыт, отброшен или погублен.
   Честолюбивый не знает красоты. Ощущение сущности — это красота.
   28июня
   Проснулся посреди ночи, с криками и стонами; давление и напряжение — с их специфической болью — были интенсивными. Это, должно быть, продолжалось уже какое-то время и длилось ещё некоторое время после пробуждения. И крики и стоны бывают довольно часто. Это не от пищеварения. Когда сидел, ожидая, в кресле дантиста, всё началось опять, продолжаясь и сейчас, после полудня, когда записываю это. Это более заметно в одиночестве или в каком-нибудь красивом месте, или даже на грязной шумной улице.
   Что священно, атрибутов не имеет. Камень в храме, икона или изображение бога в церкви, символ, не священны. Человек называет их священными, чем-то святым, достойным поклонения, исходя из сложных потребностей, страхов, желаний. Это «священное» всё ещё в поле мысли, оно создано ею, а в мысли нет ничего нового или святого. Мысль можетсотворить хитросплетение систем, догм, верований и образов, символов; её проекции не более святы, чем чертежи дома или проект нового самолёта. Всё это внутри границмысли, и нет в этом ничего святого или мистического. Мысль — материя, и её можно превратить во что угодно, уродливое — прекрасное.
   Но есть святость, которая не от мысли и не от чувства, оживлённого мыслью. Она не распознаваема мыслью и не может быть использована мыслью. Мысль не может её выразить. И тем не менее существует святость, не затронутая символом или словом. Она непередаваема. Она — факт.
   Факт нужно видеть, и это видение происходит не через слово. Когда факт интерпретируют, он перестаёт быть фактом, он становится чем-то совершенно другим. Видение имеет высочайшую важность. Само видение — вне времени-пространства; оно непосредственно, мгновенно. И то, что мы видим, никогда не бывает опять тем же самым. Не существует никакого опять или со временем.
   У этой святости нет поклоняющегося, наблюдателя, который медитирует над ней. Она не на рынке, чтобы быть купленной или проданной.
   Подобно красоте, её нельзя увидеть через противоположное, ибо у неё нет противоположного.
   То присутствие — здесь, заполняет комнату, разливается над холмами и водами, покрывает землю.
   Прошлой ночью, как это было уже раз или два прежде, тело было всего лишь организмом и ничем другим, функционирующее, пустое и спокойное.
   29июня
   Давление и напряжение с глубокой болью, как будто глубоко внутри идёт операция. Это происходитнепо собственной воле, какой бы утончённой она ни была. На какое-то время сознательно вошёл в это глубоко. Пытался стимулировать это, пробовал использовать различныевнешние условия — уединение и так далее. В таком случае ничего не происходит. Всё это — не что-то новое.
   Любовь — не привязанность. Она не порождает скорби. В любви нет отчаяния или надежды. Любовь нельзя сделать респектабельной, частью общественного устройства или социальной программы. Когда её нет, начинаются все несчастья.
   Обладать и принадлежать считается формой любви. Эта жажда обладать, человеком или куском собственности, не просто определяется обществом или обстоятельствами, новытекает из гораздо более глубокого источника. Она исходит из глубин одиночества. И каждый пытается различными путями заполнить это одиночество, выпивкой, организованной религией, верой, какой-нибудь деятельностью и прочим. Всё это — способы бегства, но оно по-прежнему здесь.
   Вверить себя какой-то организации, отдаться какой-то вере или деятельности значит принадлежать им — это негативное обладание; а позитивное — обладать самому. Негативное и позитивное обладание — это делание добра, изменение мира и так называемая любовь. Контролировать другого, формировать другого во имя любви означает потребность обладать, потребность найти в другом защиту, безопасность, поддержку, утешение. Забвение себя, достигаемое через другого, через какую-то деятельность, ведётк привязанности. От этой привязанности приходят скорбь, отчаяние, и отсюда реакция — отстраниться. Из этого противоречия привязанности и отстранённости возникает конфликт и разочарование.
   Нет способа бегства от одиночества: одиночество — факт, а бегство от фактов порождает смятение и скорбь.
   Но не обладать ничем — необыкновенное состояние, не обладать даже идеей, не говоря уж о человеке или о вещи. Когда идея, мысль укореняется, это уже стало обладанием,и тогда начинается война за освобождение. И эта свобода — вовсе не свобода; она лишь реакция. Реакции укореняются, и наша жизнь — почва, в которой выросли корни. Отсекать все корни, один за другим, — это психологический абсурд. Это невозможно. Нужно только видеть этот факт, одиночество, и тогда всё прочее исчезает.
   30июня
   Вчера во второй половине дня было плохо, очень плохо, почти невыносимо; так продолжалось несколько часов.
   Гуляя, в окружении этих лиловых голых скалистых гор, внезапно ощутил уединённость. Полную уединённость. Повсюду была уединённость; в ней было огромное, неизмеримое богатство; в ней была красота, недоступная мысли и чувству. Она не была неподвижной, она была живой, движущейся, заполняющей каждый угол и уголок. Высокая скалистаявершина сияла в заходящем солнце, и сам этот свет и цвет наполняли небеса уединённостью.
   Она была неповторимо одинокой, не изолированной, а одинокой, подобно капле дождя, которая содержит в себе все воды земли. Она была не радостной или печальной, а предоставленной самой себе. У неё не было качества, формы или цвета; это сделало бы её чем-то опознаваемым, измеримым. Она мгновенно вспыхнула и обрела жизнь. Она не росла, не развивалась, а присутствовала во всей своей полноте. Не было времени созревания; корни времени — в прошлом. Это было состояние без корней, без причин. Таким образом, оно совершенно «новое» — состояние, которого никогда не было и никогда не будет, потому что оно живёт.
   Изоляция известна, как и одиночество; они опознаваемы, потому что часто переживались, в действительности или в воображении. Сама их известность порождает определённое самодовольное презрение и страх, из которых возникают цинизм и боги. Но самоизоляция и одиночество не ведут к уединённости; с ними нужно покончить, не для того, чтобы чего-то достигнуть; они должны умереть так же естественно, как увядает нежный цветок. Сопротивление порождает страх, но принятие тоже. Мозг должен дочиста отмыться от всех этих выдумок и ухищрений.
   Совершенно иное — эта безмерная уединённость, которая не имеет отношения ко всем этим изгибам или поворотам сознания, загрязнённого действием эго. В уединённостиэтой происходит всякое созидание, всякое творчество. Творчество разрушает, и поэтому творчество — это всегда неведомое, неизвестное.
   Весь вечер вчера была эта уединённость, и сейчас она есть, и при пробуждении ночью она сохранялась.
   Давление и напряжение продолжаются, нарастая и ослабевая постоянными волнами. Сегодня это довольно тяжело, всю вторую половину дня.
   1июля
   Всё как будто остановилось. Никакого движения, шевеления, полная пустота всех мыслей, всякого видения. Нет интерпретирующего, который истолковывал бы, наблюдал и подвергал цензуре. Безмерный простор, который совершенно тих и безмолвен. Нет ни пространства, ни времени, чтобы преодолевать это пространство. И начало и конец всего сущего здесь же. На самом деле, нет ничего, что можно было бы об этом сказать.
   Давление и напряжение тихо продолжались весь день; только сейчас они усилились.
   2июля
   То, что появилось вчера, эта неизмеримая спокойная безбрежность, продолжалось весь вечер, даже несмотря на присутствие людей и общий разговор. Это продолжалось всю ночь; она была здесь и утром. Хотя здесь шёл довольно громкий, эмоционально возбуждённый разговор, внезапно посреди него оказывалась она. Она здесь, здесь красота и великолепие и ощущение безмолвного экстаза.
   Давление и напряжение начались довольно рано.
   3июля
   Весь день не был дома. И всё равно, в шумном городе во второй половине дня в течение двух или трёх часов давление и напряжение продолжались.
   4июля
   Был занят, но несмотря на это во второй половине дня давление и напряжение присутствовали.
   Какие бы действия человеку ни приходилось совершать в повседневной жизни, потрясения и различные инциденты не должны оставлять шрамов. Эти шрамы превращаются в эго, в «я», и, по мере жизни, оно становится сильным, а стены его почти непроницаемыми.
   5июля
   Тоже был занят, но в моменты покоя давление и напряжение продолжались.
   6июля
   Прошлой ночью проснулся с ощущением полного покоя и тишины; мозг был полностью бодрствующим и интенсивно живым, а тело очень спокойным. Это состояние длилось около получаса. Это несмотря на утомительный день.
   Высота интенсивности и чувствительности определяет переживание сущности. Именно в нём заключена красота, запредельная слову и чувству. Пропорция и глубина, свет и тень ограничены временем-пространством, подчинены красоте-уродливости. Но то, что за пределами линии и формы, что превыше учения и знания, — это красота сущности.
   7июля
   Несколько раз просыпался с криком. Опять было это интенсивное спокойствие мозга и чувство безбрежности. Давление и напряжение продолжались.
   Успех — это жестокость. Успех в любой форме — политической и религиозной, в искусстве и в бизнесе. Достижение успеха подразумевает безжалостность.
   8июля
   Перед сном или даже как раз в момент засыпания некоторое время были стоны и крики. Тело слишком взбудоражено по поводу поездки, поскольку ночью отправляюсь в Лондон[через Лос-Анджелес].Давление и напряжение в какой-то степени присутствуют.
   9июля
   Когда садился в самолёт, среди всего этого шума, табачного дыма и громких разговоров совершенно неожиданно начало возникать то чувство, то чувство безмерности и то необычайное благословение, — безграничное ощущение святости, — которое ощущалось вil L.Тело было в нервном напряжении из-за толпы, шума и прочего — но вопреки всему оно было. Давление и напряжение были интенсивными, и в задней части головы была острая боль. Было только это состояние, и не было никакого наблюдателя. Всё тело было полностью в нём, а ощущение священного было таким интенсивным, что из тела исторгся стон, а на соседних сиденьях сидели пассажиры. Это продолжалось несколько часов, до поздней ночи. Смотрел как будто бы не только глазами, а тысячей столетий; это было совершенно удивительное явление. Мозг был абсолютно пустым, все реакции прекратились; все эти часы пустота не осознавалась, — и только при записывании она оказывается известной, но это знание всего лишь описательное, не подлинное. Что мозг сам смог опустошить себя — это необычайный феномен. Когда глаза были закрыты, тело и мозг,казалось, погружались в бездонные глубины, в состояния невероятной чувствительности и красоты. Пассажир в соседнем кресле начал спрашивать о чём-то и когда ответил, эта интенсивность была здесь; не было длительности, но только бытие. Медленно занималась заря, и ясное небо наполнялось светом. — Когда всё это записывается позже днём, с усталостью от недосыпания, эта святость здесь. Давление и напряжение тоже.
   10июля
   Спал мало, но проснулся с осознание сильного ощущения движущей энергии, которая сфокусировалась в голове. Тело стонало и всё же было очень спокойным, распростёртым и исполненным мира. Комната казалась наполненной; было очень поздно, и передняя дверь соседнего дома была со стуком захлопнута. — Не было ни идеи, ни чувства, и всёже мозг был живым и восприимчивым. Давление и напряжение присутствовали, причиняя боль. Странно в этой боли то, что она никаким образом не утомляет тело. Кажется, в мозгу происходит так много, и всё-таки невозможно выразить словами, что именно происходит. Было ощущение безмерного расширения.
   11июля
   Давление и напряжение были довольно сильными, и боль присутствует тоже. Любопытно во всём этом то, что тело никак не протестует, никакого сопротивления не оказывает. Во всё это вовлечена неизвестная энергия. Слишком занят, чтобы много писать.
   12июля
   Прошлая ночь была тяжёлой, с криками и стонами. Голова болела. Хотя спал немного, дважды просыпался, — и каждый раз было ощущение расширяющейся интенсивности и напряжённого внутреннего внимания, и мозг опустошил себя от всякого чувства и всякой мысли.
   Разрушение; полное опустошение мозга; реакция и память должны увянуть без всякого усилия; увядание подразумевает время, но именно время прекращается, а не память заканчивается.
   Это вневременное расширение, которое происходило, и качество и степень интенсивности полностью отличны от страсти и чувства. Именно эта интенсивность, совершенноне связанная с каким-либо желанием, хотением или переживанием, как воспоминания, прорывалась через мозг. Мозг был лишь инструментом, а эта вневременная, расширяющаяся, взрывная интенсивность творения — ум. Творение же есть разрушение.
   В самолёте это продолжалось(Полёт в Женеву, откуда он поехал в дом своих друзей в Гштааде).
   13июля
   Думаю, покой этого места, зелёных склонов гор, красота деревьев и чистота — это и другие вещи сделали давление и напряжение гораздо сильнее; голова болела весь день; становится хуже, когда остаюсь один. Похоже, так продолжалось всю прошлую ночь, несколько раз просыпался с криками и стонами; даже во время отдыха во второй половине дня было больно до крика. Тело здесь полностью расслаблено и отдыхает. Прошлой ночью, после долгой и приятной поездки по гористой местности, когда входил в комнату, присутствовало это удивительное, проникнутое святостью блаженство. Другой(друг, у которого он останавливался в Гштааде)тоже это почувствовал. Другой также ощутил этот покой, эту проникновенную атмосферу. Было ощущение великой красоты и любви и завершённой полноты.
   Сила и власть извлекаются из аскетизма, из деятельности, из положения, из добродетели, из господства и тому подобного. Все эти формы силы и власти есть зло. Всё это разлагает и развращает. Использование денег, таланта, ума для достижения власти, извлечения силы из употребления этих вещей есть зло.
   Но существует сила, никак не связанная с теми силой и властью, которые есть зло. Эту силу, могущество, не купишь жертвой, добродетелью, добрыми делами и верой, не купишь их и поклонением, молитвами, самоотвержениями и саморазрушительными медитациями. Всякое усилие стать или быть должно полностью и естественно прекратиться. Только тогда возможны та сила, то могущество, которые не есть зло.
   14июля
   Весь процесс продолжался целый день — давление, напряжение и боль в задней части головы; просыпался с криком несколько раз, и даже днём были и непроизвольные стоныи вскрикивания. Прошлой ночью это священное чувство наполнило комнату, и другой его тоже ощущал.
   Как легко обманывать себя почти во всём, особенно относительно более глубоких и более тонких потребностей и желаний. Быть полностью свободным от всех таких стремлений и желаний трудно. Но всё-таки крайне важно быть свободным от них, иначе мозг порождает всевозможные формы иллюзии. Стремление к повторению переживания, пусть даже приятного, прекрасного и плодотворного, есть почва, на которой взрастает скорбь. Страсть скорби так же ограничивает, как и страсть власти. Мозг должен перестать ходить своими собственными путями, он должен быть полностью пассивным.
   15июля
   Весь процесс прошлой ночью был тяжёлым; остался довольно усталым и невыспавшимся.
   Проснулся среди ночи с ощущением безграничной и безмерной силы. Это была не та сила, которую дают воля или желание, а сила, которая есть в реке, в горе, в дереве. Она есть и в человеке, когда воля и желание во всякой форме полностью прекратились. Она не имеет какой-либо цены, она не приносит прибыли человеческому существу, но без неё нет человеческого существа или дерева.
   Действие человека — выбор и воля, в таком действии — противоречие и конфликт и потому скорбь. Всякое такое действие имеет причину, мотив, и потому оно есть реакция.Действие же этой силы не имеет ни причины, ни мотива и потому являет собой неизмеримое и сущность.
   16июля
   Весь процесс продолжался большую часть ночи; он был довольно интенсивным. Как много может выдержать тел о! Всё тело трепетало, и проснулся сегодня утром с трясущейся головой.
   Этим утром здесь было то особенное священное, заполнившее комнату. Оно обладает огромной проникающей силой, входя в каждую частицу вашего существа, наполняя, очищая, делая всё причастным себе. И другой это чувствовал тоже. Это то, чего жаждут все человеческие существа, но поскольку они гоняются за ним, оно от них ускользает. Монах, священник, саньяси терзают свои тела и свои души, жаждая его, но оно от них ускользает. Ибо оно не может быть куплено; ни жертвоприношение, ни добродетель, ни молитва не могут принести эту любовь. Эта любовь, эта жизнь невозможны, если средством становится смерть. Все искания, все вопрошения и мольбы должны полностью прекратиться.
   Истина не может быть точной. То, что можно измерить, — не истина. То, что не живёт, можно измерить и узнать его высоту.
   17июля
   Мы поднимались по тропинке крутого, поросшего лесом склона горы, потом сели на скамью. Внезапно, в высшей степени неожиданно, это священное благословение снизошло на нас; другой тоже его чувствовал, хотя мы ничего не говорили. Как оно уже несколько раз наполняло комнату, так на этот раз оно, казалось, покрыло горный склон во всю ширину, распространяясь на долину и по ту сторону гор. Оно было повсюду. Всё пространство, казалось, исчезло; всё, что было вдали, — широкое ущелье, отдалённые снежные вершины и человек, сидящий на скамье, — всё это исчезло. Не было одного, двух или множества, а только эта безмерность. Мозг утратил все свои реакции, он был только инструментом наблюдения, он был видением — не мозгом, принадлежащим определённому человеку, а мозгом, не обусловленным временем-пространством, — сущностью любого мозга.
   Это была спокойная ночь, и весь процесс был не так интенсивен. При пробуждении утром было переживание, которое, может быть, длилось минуту, час или было вне времени. Переживание, наполненное временем, перестаёт быть переживанием; то, что имеет длительность, перестаёт быть переживанием. При пробуждении, в самых глубинах, в неизмеримых глубинах целостного ума пылало интенсивное, живое, яростно жгучее пламя внимания, осознания, творчества. Слово — не вещь; символ — не реальность. Огни, горящие на поверхности жизни, уходят, угасают, оставляя скорбь, пепел и воспоминания. Эти огни называют жизнью, но это не жизнь. Это разложение. Огонь творчества, созидания,которое есть разрушение, это и есть жизнь. В ней нет ни начала, ни конца, ни завтра, ни вчера. Она есть, и никакая поверхностная активность никогда не откроет её. Мозг должен умереть, чтобы этой жизни быть.
   18июля
   Процесс был очень острым, не давал спать; даже утром и после полудня вскрикивал и стонал. Боль была довольно сильной.
   Проснулся сегодня утром с изрядной болью, но в то же время была вспышка видения, которое было откровением. Наши глаза и мозг регистрируют внешние вещи, деревья, горы, стремительно мчащиеся потоки, накапливают знание, технику и так далее. С теми же самыми глазами и с мозгом, наученным наблюдать и выбирать, осуждать и оправдывать,мы обращаемся внутрь, смотрим внутрь, опознаём объекты и выстраиваем идеи, которые формируют рассудок. Этот внутренний взгляд, проникает не очень-то далеко, поскольку он всё ещё находится в пределах своего собственного наблюдения и разума. Этот внутренний взгляд — всё ещё внешний взгляд, и потому между ними нет большой разницы. То, что, возможно, кажется различным, может быть и сходным.
   Но есть внутреннее наблюдение, не являющееся внешним наблюдением, обращённым внутрь.
   Мозг и глаза, которые наблюдают лишь выборочно, не вмещают целостного видения. Они должны быть живыми полностью, но спокойными; они должны прекратить выбирать и судить и стать пассивно осознающими. Тогда внутреннее видение не ограничено временем-пространством. В этой вспышке рождается новое восприятие.
   19июля
   Было довольно плохо всю вторую половину вчерашнего дня и казалось, что стало ещё больнее. К вечеру пришло то священное и заполнило комнату, и другой его тоже чувствовал. Всю ночь было вполне спокойно, хотя давление и напряжение оставались, как солнце за облаками; рано утром процесс снова начался.
   Казалось, что просыпаюсь только для того, чтобы зарегистрировать определённое переживание; это происходило достаточно часто в течение прошлого года. Проснулся сегодня утром с живым ощущением радости; она была, когда я проснулся, она не была чем-то в прошлом. Она существовала в настоящем. Он приходил, этот экстаз, «извне», он не был возбуждён изнутри; он пробивался через систему, протекая по всему организму с огромной энергией и полнотой. Мозг не принимал в нём участия, только регистрировалего, не как воспоминание, а как факт в настоящем, который имеет место. Казалось, за этим экстазом стояла безмерная сила и жизненность; он был не настроением, чувством или эмоцией, а столь же явным и реальным, как этот поток, размывающий горный склон, или эта одинокая сосна на зелёном склоне горы. Все чувства и эмоции связаны с мозгом, но как любовь не связана с ним, так был не связан с ним и этот экстаз. Лишь с величайшим трудом мозг мог воскресить его в памяти.
   Сегодня, рано утром, было благословение, которое, казалось, покрыло землю и заполнило комнату. С ним приходит всеобъемлющее спокойствие, тишина, которая, кажется, содержит в себе всё движение.
   20июля
   Процесс был особенно интенсивным вчера после второй половине дня. Ожидая в автомобиле, почти не замечал, что происходит вокруг. Интенсивность возросла и стала почти невыносимой, такой, что пришлось лечь. К счастью, в комнате кто-то был.
   Комната наполнилась этим благословением. То, что последовало, передать словами почти невозможно; слова так мертвы, имеют определённый, установленный смысл, а то, что происходило, было за пределами всех слов и описаний. Это благословение было центром всего творения; оно явилось очищающей серьёзностью, которая освободила мозг от всякой мысли и чувства; его серьёзность была как молния, которая разрушает и сжигает; глубина его была безмерна, оно было неподвижным, непостижимым, было твердыней, лёгкой, как небо. Оно было в глазах, в дыхании. Оно было в глазах — и глаза эти могли видеть.
   Глаза, которые видели, которые смотрели, были совершенно отличны от глаз как органа зрения, и всё же это были те же самые глаза. Было только видение, глаза, которые видели за пределами времени-пространства. Присутствовало несокрушимое достоинство и мир как сущность всякого движения, действия. Никакая добродетель не касалась его, так как оно было за пределами всех добродетелей и всего, что одобряется человеком. В нём была любовь, которая была вполне смертной, и поэтому оно обладало хрупкостью всех новых вещей, уязвимых, разрушимых, и всё же оно было за пределами всего этого. Оно было несокрушимым, безымянным, непознаваемым. Никакая мысль не могла проникнуть в него, и никакое действие не могло коснуться его. Оно было «чистым», нетронутым — и потому всегда умирающе прекрасным.
   Всё это, похоже, воздействовало на мозг; он уже был не таким, как прежде. (Мысль — такая ничтожная вещь, необходимая, но ничтожная.) По этой причине соотношения, кажется, изменились. Как ужасная буря, разрушительное землетрясение даёт новое русло рекам, изменяет ландшафт, вгрызаясь глубоко в землю, так и оно сгладило контуры мысли, изменило форму сердца.
   21июля
   Весь процесс идёт как обычно, несмотря на простуду и лихорадочное состояние. Он стал более острым и более упорным. Удивительно, как долго может выдерживать тело.
   Вчера, когда мы гуляли по прекрасной узкой долине, по её крутым склонам, затенённым соснами, по зелёным полям, полным диких цветов, внезапно, в высшей степени неожиданно, так как говорили мы о другом, благословение снизошло на нас, подобно нежному дождю. Мы оказались центром его. Оно было мягким, настоятельным, бесконечно нежным и мирным, обволакивая нас силой, которая не знала промахов и была недоступна рассудку.
   Сегодня, рано утром, при пробуждении, — изменчивая и неизменная, очищающая серьёзность с экстазом, у которого нет причины. Она просто была здесь. И в течение дня, что бы ни делал, она присутствовала на заднем плане и немедленно, сразу же выходила вперёд в минуты покоя. В ней настоятельность и красота.
   Никакое воображение или желание никогда не смогли бы ясно выразить или сформировать такую глубочайшую серьёзность.
   22июля
   Пока ждал в тёмной, душной приёмной доктора, то благословение, которое нельзя сконструировать никаким желанием, пришло и наполнило маленькую комнату. Оно было там,пока мы не ушли. Нельзя сказать, ощутил ли это доктор.
   Почему происходит деградация? Как внешняя, так и внутренняя. Почему? Время несёт разрушение всем механическим конструкциям; оно изнашивает работой и болезнью организм любого вида. Но почему должна быть деградация внутренняя, психологическая? Помимо всех объяснений, которые может дать умелый мозг, почему мы выбираем худшее, а не лучшее, почему ненависть скорее, чем любовь, почему жадность, а не щедрость, почему эгоцентрическую деятельность, а не открытое, целостное действие? Зачем быть низменным, когда есть парящие вершины и сверкающие потоки? Почему ревность, а не любовь? Почему? Видение факта ведёт к одному, мнения и объяснения — к другому. Видение того факта, что мы идём к упадку, деградируем, важнее всего, а не то, почему и отчего это происходит. Объяснение имеет весьма небольшое значение перед лицом факта, но то, что человек удовлетворяется объяснениями, словами, — один из главных факторов деградации. Почему война, а не мир? Факт таков — мы склонны к насилию; конфликт внутри и снаружи — часть нашей повседневной жизни, жизни честолюбивых устремлений и успеха. Видение этого факта, а не хитроумное объяснение и острое слово кладёт конец деградации. Выбор, одна из главнейших причин упадка, должен полностью прекратиться, чтобы деградации пришёл конец. Желание осуществления, и удовлетворение и скорбь, живущие в его тени, — это тоже один из факторов деградации.
   Сегодня утром проснулся рано, чтобы пережить это благословение. Был «вынужден» сесть, чтобы быть в этой ясности и красоте. Позднее утром, сидя на придорожной скамье под деревом, ощутил его безмерность. Оно даёт укрытие, защиту, подобно дереву над головой, чьи листья укрывают от горячего горного солнца и всё же пропускают свет. Всё окружение и все отношения — это такая защита, в которой есть свобода, и поскольку есть свобода, есть и защита.
   23июля
   Проснулся рано утром с огромным ощущением силы, красоты и нетленности. Это было не чем-то уже случившимся — переживанием, которое прошло и которое, проснувшись, вспоминаешь как сон, а чем-то действительно происходящим. Осознавал что-то совершенно неразрушимое, в котором невозможно существование чего-то, что могло бы испортиться, деградировать. Оно было слишком огромно, чтобы мозг мог охватить его, запомнить; он мог только механически отметить, что есть такое «состояние» нетленности. Переживание такого состояния необычайно важно; оно было здесь — безграничное, неприкосновенное, непостижимое.
   В его нерушимости была красота. Не та красота, что увядает, не что-то созданное рукой человека, не зло с его красотой. Ощущалось, что в его присутствии существует всёсамое существенное, и потому оно было священным. Это была жизнь, в которой ничто не могло погибнуть. Смерть нетленна, но человек делает из неё то же разложение, каким для него является жизнь.
   Со всем этим было ощущение мощи, силы, столь же прочной, как та гора, которую ничто не может поколебать, которую не могут тронуть ни жертвоприношение, ни молитва, ни добродетель.
   Оно было здесь, огромное, и никакая волна мысли не могла его исказить, как искажает нечто припоминаемое. Оно было здесь, и глаза, и дыхание принадлежали ему.
   Время, ленность, приносит порчу. На какой-то период этому пришлось уйти. Рассвет только что наступил, и роса была на автомобиле снаружи и на траве. Солнце ещё не взошло, но острый снежный пик был отчётливо виден в серо-голубом небе; было очаровательное утро, без единого облачка. Но это не могло продолжаться, это было слишком прекрасно.
   Почему всё это происходит с нами? Никакое объяснение не будет достаточно хорошим, хотя их можно изобрести дюжину. Но определённые вещи достаточно ясны: 1. Нужно быть полностью «безразличным» к приходу и к уходу этого. 2. Не должно быть желания продлить переживание или сохранить его в памяти. 3. Нужна определённая физическая чувствительность, некоторое равнодушие к комфорту. 4. Нужен самокритичный, юмористический подход. Но даже если всё это у человека есть, случайно, а не от сознательного культивирования и смирения, даже тогда этого недостаточно. Что-то совсем другое необходимо, или ничего не нужно. Это должно прийти, вам же этого никогда не найти что бывы ни делали. Вы можете добавить к списку любовь, но это — за пределами любви. Одно определённо — мозг никогда не сможет этого постичь или вместить в себя. Блажен, кому это дано. И ещё вы можете добавить спокойный, безмолвный мозг.
   24июля
   Процесс был не столь интенсивным, поскольку тело несколько дней было не в порядке, но хотя он и слаб, время от времени его интенсивность можно было почувствовать. Просто удивительно, как этот процесс может приспосабливаться к обстоятельствам.
   Когда вчера проезжали по узкой долине вдоль горного потока, шумно прокладывающего себе путь около мокрой дороги, присутствовало это благословение. Оно было очень сильным, и всё купалось в нём. Шум потока был частью его, и высокий водопад, который становился этим потоком, был в нём. Оно было похоже на проливающийся лёгкий дождь, и наступила полная уязвимость; тело, казалось, стало лёгким, как лист, открытый любому воздействию и трепещущий. Это продолжалось всю долгую прохладную дорогу, и беседа сделалась односложной; красота этого казалась невероятной. Оно оставалось весь вечер, и хотя звучал смех, устойчивая, непостижимая серьёзность сохранялась.
   При пробуждении сегодня утром, рано, когда солнце было ещё за горизонтом, экстаз этой серьёзности был здесь. Он наполнил и сердце и мозг, и было ощущение непоколебимости.
   Смотреть важно. Мы смотрим на ближайшее и безотлагательное и, исходя из непосредственных потребностей, в будущее, окрашенное прошлым. Наше видение очень ограниченно, наши глаза привыкли к тому, что близко. Наш взгляд также связан временем-пространством, как и наш мозг. Мы никогда не смотрим, мы никогда не видим за пределами этих ограничений; мы не умеем смотреть сквозь и за пределы этих фрагментарных границ. Но глаза должны видеть за их пределами, проникая глубоко и широко, не выбирая, не прячась; они должны странствовать за пределами установленных человеком границ идей и ценностей и ощущать то, что за пределами любви.
   Тогда есть благословение, которого никакой бог не может дать.
   25июля
   Несмотря на встречу(первая из девяти бесед в Саанене — селения вблизи Гштаада),процесс идёт, довольно мягко, но идёт.
   Проснулся сегодня утром достаточно рано с ощущением ума, который проник в неизведанные глубины. Это выглядело так, как будто ум уходил в себя, вглубь и вширь, и путешествие, казалось, происходило без движения. И было это переживание безмерности в изобилии и богатстве, которое было неподвластно искажению.
   Удивительно, что хотя каждое переживание, состояние совершенно иное, это всё-таки одно и то же движение; хотя и кажется, что оно меняется, оно всё же неизменно.
   26июля
   Вчера всю вторую половину дня процесс продолжался и было достаточно тяжело. Гуляя в глубокой тени горы, рядом с журчащим потоком, при интенсивном процессе, чувствовал себя совершенно уязвимым, обнажённым и очень открытым; едва замечал, что существую. И красота покрытой снегом горы, заключённой в чаше двух тёмных поросших соснами склонов покатых холмов, трогала необычайно.
   Ранним утром, когда солнце ещё не встало и на траве была роса и когда ещё спокойно лежал в постели без какой-либо мысли или движения, появилось видение, не поверхностное видение глазами, а видение через глаза из задней части головы. Глаза и задняя часть головы были только инструментом, через который неизмеримое прошлое смотрело в неизмеримое пространство, не имеющее времени. И позднее, всё ещё в постели, было видение, в котором, казалось, содержалась вся жизнь.
   Как легко обманывать самого себя, выдумывать желательные состояния, которые при этом действительно переживаются, особенно когда в них есть удовольствие. Ни иллюзии, ни обмана нет, когда нет желания, сознательного или бессознательного, к переживанию какого бы то ни было рода, когда человек полностью безразличен к приходу и уходу всех переживаний, когда он ничего не ищет.
   27июля
   Это была чудесная поездка через две разные долины вверх к перевалу; вездесущие горные утёсы фантастических форм и изгибов, их одиночество и величие, и в отдалении зелёная, покатая гора производили впечатление на мозг, всё ещё безмолвный. Пока ехали, странная интенсивность и красота множества этих дней становилась всё более и более ощутимой. И другой это тоже чувствовал.
   Проснулся очень ранним утром; то, что является благословением, и то, что является силой, были здесь; мозг осознавал их, как он осознаёт аромат, но это не было ощущением или эмоцией; они просто были здесь. Делайте что угодно, они всегда будут здесь; и с этим ничего нельзя было сделать.
   Этим утром состоялась беседа; во время этой беседы мозг, который реагирует, думает, конструирует, отсутствовал. Мозг не работал, за исключением, вероятно, памяти в отношении слов.
   28июля
   Вчера мы гуляли по излюбленной дороге вдоль шумного потока в узкой долине с тёмными соснами, цветочными полями, массивной снежной горой и водопадом вдали. Было чудесно, спокойно и прохладно. Здесь, на прогулке, пришло это священное благословение, которое можно было почти потрогать; глубоко внутри шли движения перемены. Это былвечер очарования и красоты не от мира сего. Здесь было неизмеримое, и здесь было безмолвие.
   Сегодня утром проснулся рано и отметил, что процесс был интенсивен, и через заднюю часть головы устремлялась вперёд, как стрела, и с тем характерным звуком, с каким стрела рассекает воздух, некая сила, движение, которое пришло ниоткуда и уходило в никуда. И было ощущение огромной устойчивости и «достоинства», к которому нельзя даже приблизиться. И строгость, которую никакая мысль не могла сформулировать, и вместе со строгостью чистота бесконечной мягкости. Всё это только слова, и поэтому они никак не могут выразить реальное; символ не есть реальное, и символ не имеет ценности.
   Всё утро процесс продолжался, и чаша, которая не имеет ни высоты, ни глубины, казалось, наполнилась до краёв.
   29июля
   Встречался с людьми; после их ухода чувствовал себя как бы подвешенным между двумя мирами. И вскоре мир процесса и той неугасимой интенсивности вернулся. Откуда такое разделение? Те, с кем проходила встреча, серьёзными не были; в лучшем случае они считали себя серьёзными, но были серьёзны лишь поверхностным образом. Не мог отдать себя полностью, отсюда опять это чувство некоторого неудобства, но всё равно это было странное переживание.
   Мы разговаривали, и внимание привлёк небольшой участок ручейка между деревьями. Это был обычный вид, какая-то будничная мелочь, но при этом что-то происходило, причём не какие-то внешние события, а присутствовало само ясное восприятие. Вот что абсолютно необходимо для его полной силы, его полного развития:
   1)Полная простота, которая приходит со смирением, не простота в вещах или имуществе, но в самом качестве бытия. 2) Страсть, обладающая той интенсивностью, которая не является просто физической. 3) Красота; восприимчивость не только к внешней реальности, но чуткость к той красоте, которая за пределами и выше мысли и чувства. 4) Любовь; полнота её; не та любовь, что знает ревность, привязанность, зависимость, не та, что разделена на чувственную и божественную. Вся её безмерность. 5) Ум, который можетпрослеживать, может проникать без мотива, без цели в свои собственные неизмеримые глубины; ум, у которого нет барьеров, который свободен странствовать без времени-пространства.
   Внезапно осознал всё это и всё с этим связанное; всего лишь простой вид потока между увядающими ветвями и листьями, в унылый и дождливый день.
   Когда мы говорили, без всякой причины — поскольку то, о чём говорили, было не слишком серьёзным, — из каких-то недосягаемых глубин вдруг почувствовал это безграничное пламя могущества, разрушительного в своём творчестве. Это была мощь, существовавшая до появления всего на свете; она была неприступна — к ней нельзя было приблизиться из-за самой её силы.
   Ничто не существует, кроме этого единственного. Безмерность и благоговение.
   Часть этого переживания, должно быть, «продолжалась» во сне, потому что при пробуждении утром оно было здесь, и интенсивность процесса прервала сон. Никакие мысли и слова не в силах описать то, что происходит, удивительную странность и любовь, красоту этого. Никакое воображение никогда не смогло бы создать всё это, это также и не иллюзия; сила и чистота его не для фантазирующего ума и мозга. Оно за пределами и выше всех способностей человека.
   30июля
   День был облачный, с тяжёлыми тёмными облаками; с утра прошёл дождь, стало холодно. После прогулки мы разговаривали, но больше смотрели на красоту земли, домов и тёмных деревьев.
   Внезапно произошла вспышка той непостижимой мощи и силы, которая физически потрясала. Тело замерло в неподвижности, и пришлось закрыть глаза, чтобы не потерять сознание. Это было нечто совершенно сокрушительное, и всёсуществовавшееказалось несуществующим. Неподвижность этой силы и разрушительная энергия, пришедшая с ней, выжгли ограничения зрения и слуха. Это было нечто неописуемо великое, чьи глубина и высота непознаваемы.
   Сегодня рано утром, когда рассвет только что занялся, в небе не было ни облачка и показались покрытые снегом горы, проснулся с этим ощущением непостижимой силы в глазах и в горле; казалось, что это осязаемое состояние — нечто такое, чего никак не могло не быть здесь. Почти час оно было здесь, и мозг оставался пустым. Оно не было тем, что можно уловить мыслью и сохранить в памяти, чтобы вспоминать. Оно было здесь, и вся мысль была мертва. Мысль функциональна и полезна только в своей области; и об этом мысль думать не могла, ибо мысль есть время, а это было за пределами всякого времени и меры. Мысль, желание не могли стремиться к продолжению или повторению этого, поскольку мысль, желание полностью отсутствовали. Тогда что же вспоминает, чтобы всё это записать? Это просто механическая регистрация, но эта регистрация, слово, не является самой реальностью.
   Процесс идёт, идёт более мягко, возможно, из-за бесед, и к тому же есть предел, за которым тело будет разрушаться. Но он идёт, постоянный и настойчивый.
   31июля
   Во время прогулки по той тропинке, прохладной и приятной, что следует течению стремительно бегущего потока, при множестве людей вокруг, было это благословение, нежное, как листва, и в нём была танцующая радость. Но за ним и в нём была и та безмерная прочная сила и мощь, что непостижима. Чувствовалась за ним безмерная глубина, нечто бездонное. Оно было здесь, на каждом шагу, с настойчивой безотлагательностью и, тем не менее, с бесконечным «безразличием». Как огромная высокая дамба, которая сдерживает воды реки, образуя обширное озеро на много миль, — таким было это безмерное. Но каждый момент происходило разрушение; не то разрушение, которое приносит новые изменения, изменение никогда не бывает новым, — а полное разрушение того, что было, чтобы этого уже никогда не могло быть. В этом разрушении не было насилия; насилие присутствует в изменении, в революции, в подчинении, в дисциплине, в контроле и господстве, но здесь всякое насилие, в любой форме и под любым именем, полностью прекратилось. Это разрушение есть то, что является творением.
   Но творение — это не мир. Мир и конфликт принадлежат сфере перемен и времени, внешнему и внутреннему движению существования, но это было не причастие времени или какому-то движению в пространстве. То было разрушение чистое и абсолютное, и только в нём может быть «новое».
   При пробуждении сегодня утром эта сущность была здесь; должно быть, она была всю ночь, а при пробуждении, казалось, заполнила всю голову и тело. И процесс идёт мягко.Нужно быть в одиночестве и спокойствии, и тогда это есть.
   Когда записываю, это благословение здесь, как лёгкий ветерок среди листьев.
   1августа
   Был прекрасный день, и при поездке по красивой долине было то, что невозможно отвергнуть; оно было здесь, как воздух, небо и эти горы.
   Проснулся рано, с криком, так как процесс был интенсивен, но в течение дня, несмотря на беседу(четвертая беседа в Саанене),он шёл мягко.
   2августа
   Утром проснулся рано; ещё не умывшись, был вынужден сесть. Обычно какое-то время сижу в постели, прежде чем встать; сегодня всё вышло за рамки обычного образа действий, и это было настоятельной и императивной необходимостью. Когда сел, очень быстро пришло это безграничное благословение, и вскоре ощутил, что вся эта мощь, вся эта непроницаемая, строгая сила была внутри, вокруг, в голове; а в самой середине всей этой безбрежности — полная тишина. Это была тишина, вообразить и сформулировать которую не сможет никакой ум; никакое насилие не может создать эту тишину; у неё не было причины, она не была результатом; это было спокойствие в самом центре гигантского урагана. Это было покоем всякого движения, сущностью всякого действия; это было взрывом творения, и только в такой тишине творение может иметь место.
   И опять мозг не мог этого охватить, не мог включить это в свою память, в прошлое, потому что это не причастно времени, у этого не было будущего и не было прошлого или настоящего. Если бы оно было причастно времени, мозг мог бы овладеть им и оформить согласно своей обусловленности. Но поскольку это спокойствие есть полнота всякого движения и сущность всякого действия, жизнь без тени, то существо из мира тени никоим образом не могло измерить его. Оно слишком огромно, чтобы время могло удержать его, и никакое пространство не могло вместить его в себя.
   Всё это могло длиться минуту или час. Перед сном процесс был острым, а весь день шёл в мягкой форме.
   3августа
   Проснулся рано, с сильным ощущением запредельности, иного мира, который выше всякой мысли; ощущение было очень интенсивным и таким же ясным и чистым, как раннее утро, безоблачное небо. Воображение и иллюзия изгнаны из ума, так как нет продолжения. Всё есть и никогда не было прежде. Где есть возможность продолжения, там заблуждение.
   Утро было ясное, хотя вскоре после этого стали собираться облака. Глядя в окно, очень чётко видел поля и деревья. Происходит странная вещь: повышение чувствительности. Восприимчивости не только к красоте, но и ко всем прочим явлениям. Стебелёк травы был поразительно зелёным; этот единственный стебелёк содержал в себе все цвета спектра; он был интенсивным, ослепительным и таким маленьким созданием, его так легко разрушить. Эти деревья были полны жизни, с их высотой, их глубиной; очертания раскинувшихся вокруг холмов и одиноких деревьев были выражением всего времени и пространства; горы на фоне бледного неба далеко превосходили всех богов человека. Было невероятно видеть всё это, чувствовать всё это, просто глядя из окна. Взгляд очистился, сделался ясным.
   Удивительно, как во время одной-двух бесед та сила, та мощь наполняла комнату. Казалось, она в глазах, дыхании. Она появляется внезапно и по большей части неожиданно, с энергией и интенсивностью совершенно ошеломительной, а в других случаях она присутствует спокойно и безмятежно. Но она здесь, хочешь того или нет. Нет никакой возможности привыкнуть к ней — так как её никогда не было и никогда не будет. Но она есть.
   Процесс шёл спокойно; вероятно, таким его сделали эти встречи и разговоры с людьми.
   4августа
   Проснулся очень рано утром; было ещё темно, но вскоре должен был наступить рассвет; на востоке в отдалении был виден слабый свет. Небо было очень ясное, и очертания гор и холмов были уже видны. Было очень тихо.
   Из этого великого безмолвия внезапно, когда сел в постели и мысль была спокойна и далека, когда не было даже намёка на чувство, пришло то, что составляло теперь прочное, неисчерпаемое бытие. Оно было прочно, без веса, без меры; оно было, и кроме него ничто здесь не существовало. Оно было без чего бы то ни было иного. Слова «прочное», «неподвижное», «несокрушимое» ни в коей мере не передают этого качества вневременной прочности. Ни одни из этих или каких-либо других слов не могли бы рассказать о том, что здесь было. Оно было только собой и ничем другим; оно было полнотой всех вещей, сущностью.
   Чистота его сохранялась, оставляя человека без мыслей, без действия. Невозможно быть единым с ним; невозможно быть единым с быстро текущей рекой. Вы не можете быть единым с тем, что не имеет ни формы, ни меры, ни качества. Оно есть — вот и всё.
   Каким глубоко зрелым и нежным стало всё; и, странным образом, вся жизнь — в нём; как молодой лист, совершенно беззащитная.
   5августа
   Когда проснулся рано утром, произошла вспышка «видения», «глядения», которое, кажется, продолжается, и оно будет продолжаться всегда. Оно началось нигде и уходило в никуда — но в этом видении заключено было всё видение и все вещи. То был взор, который уходил за холмы, потоки, горы, проходил землю, горизонт и людей. В этом видении был проникающий свет и невероятная быстрота. Мозг не может следовать за ним, и ум не может вместить его. Оно было чистым светом и быстротой, которые не знают сопротивления.
   Во время вчерашней прогулки красота света среди деревьев и на траве была настолько интенсивной, что дыхание буквально перехватывало и тело слабело.
   Позднее сегодня утром, когда как раз собирался позавтракать, словно нож, вонзившийся в мягкую землю, вошло то благословение, с его мощью и силой. Оно появилось как молния, и так же быстро исчезло.
   Процесс был довольно интенсивным вчера после полудня; сегодня утром несколько слабее. В теле какая-то хрупкость.
   6августа
   Хотя спал, не очень хорошо, при пробуждении сознавал, что процесс шёл всю ночь и, много больше, имел мест расцвет того благословения. Было ощущение как бы его воздействия.
   С пробуждением происходило истечение, излияние этой мощи и силы. Она была как поток, вырывающийся из скал, из земли. В этом было странное и невообразимое блаженство, экстаз, не имеющий никакого отношения к мысли и к чувству.
   Здесь есть осина, и её листья трепещут на ветру, и без этого танца нет жизни.
   7августа
   Очень устал после беседы(беседа эта была днем раньше)и встреч с людьми, и ближе к вечеру мы вышли на небольшую прогулку. После сияющего дня собирались тучи, и ночью должен был пойти дождь. Тучи скапливались на горах, и поток производил изрядный шум. На дороге было пыльно от автомобилей, а через поток был переброшен узкий деревянный мост. Мы перешли этот мост и пошли вверх по заросшей травой тропинке, и зелёный склон был полон цветов великого множества оттенков.
   Тропинка мягко поднималась мимо коровника, он был пуст; коров увели на пастбища, которые были намного выше. Здесь было спокойно без людей и при шуме стремительного потока. Тихо, в покое, пришло это, так мягко, что человек не осознавал его, так близко к земле, среди цветов. Оно распространялось, покрывая землю, и человек был в этом, — не как наблюдатель, а принадлежа этому. Не было никакой мысли или чувства — полное спокойствие мозга. Внезапно пришла невинность, такая простая, такая ясная и нежная. Это был луг невинности, вне всякого удовольствия и боли, за пределами всех мучений надежды и отчаяния. Она была здесь, и она делала ум, всё человеческое существо невинным; и человек принадлежал этому, — вне меры, вне слова, — ум прозрачен, мозг юн вне времени.
   Это продолжалось какое-то время, было уже поздно, и нам пришлось вернуться.
   Сегодня утром после пробуждения потребовалось немножко времени, чтобы то беспредельное пришло, но оно пришло, и мысль и чувство умолкли. Когда чистил зубы, интенсивность его была острой и чёткой. Оно приходит так же внезапно, как уходит; ничто не может удержать его, и ничто не может его призвать.
   Процесс шёл довольно остро, и боль была резкой.
   8августа
   При пробуждении всё было спокойно, поскольку предыдущий день был утомительным. Было удивительно тихо; сел, чтобы заняться обычной медитацией. Неожиданно, как слышится отдалённый звук, это началось, спокойно, мягко, и вдруг возникло в полной силе. Так продолжалось, должно быть, несколько минут. Это ушло, но оставило свой аромат глубоко в сознании и своё видение в глазах.
   Во время беседы(это седьмая беседа, посвященная, в основном, медитации)сегодня утром присутствовала та беспредельность со своим благословением. Каждый, должно быть, интерпретировал это по-своему, разрушая тем самым её неописуемую природу. Любая интерпретация искажает.
   Процесс шёл остро, и тело стало довольно хрупким. Но за всем этим есть чистота невероятной красоты; это красота не вещей, созданных мыслью или чувством или талантомкакого-нибудь мастера, она как река, которая течёт, питая и оставаясь безразличной, загрязняемая и используемая; она есть, полная и богатая сама собою. И сила, которая не имеет ценности ни в общественном устройстве, ни в поведении человека. Но она здесь, бесстрастная, безмерная, недоступная. Благодаря ей существует всё.
   9августа
   Опять сегодня утром, проснувшись, чувствовал, что ночь была пустая; это уже немало, ведь тело от беседы[накануне]и встреч с людьми устало. Когда сидел, как обычно, в кровати, тело было спокойно; земля спала, не было ни звука, и утро было облачное. Откуда бы оно ни пришло, оно пришло внезапно и полностью, это благословение с его силой и мощью. Оно оставалось, заполняя комнату и всё вокруг, а потом ушло, оставив после себя ощущение простора, чья высота была недоступна слову.
   Вчера, гуляя среди холмов и ручьёв, среди приятного покоя и красоты, снова осознал эту странную, глубоко трогательную невинность. Она спокойно, без всякого сопротивления проникала, входила в каждый уголок и изгиб ума, очищая его от всякой мысли и чувства. Она делала человека пустым и полным. Вдруг всякое время остановилось. Каждый осознавал её приход(вероятно, он гулял с друзьями).
   Процесс идёт, но более мягко и глубоко.
   10августа
   Прошёл дождь, резкий и очень сильный, смывая белую пыль с больших круглых листьев по краям немощёной дороги, которая вела глубоко в горы. Воздух был мягкий, спокойный и на такой высоте не душный; он был приятен, чист, с запахом умытой дождём земли. Поднимаясь по дороге, осознавал красоту земли и очертаний крутых холмов на фоне вечернего неба, массивной скалистой горы, с её ледником и широким снежным полем, множества цветов на лугах. Это был вечер величайшей красоты и покоя. Поток, такой буйный, от недавнего сильного дождя стал грязным; он утратил эту особую яркую прозрачность горной воды, но через несколько часов он снова станет прозрачным.
   Когда смотрел на массивные скалы, с их изгибами и формами, и на сверкающий снег, в полудрёме, без всяких мыслей в уме, вдруг возникло огромное, беспредельное достоинство силы и благословения. Оно мгновенно наполнило долину, и ум не имел для него меры; оно было далеко за пределами слова. Снова пришла невинность.
   При пробуждении рано утром оно было здесь, и медитация стала несущественной, и все мысли умерли, и все чувства прекратились; мозг был полностью спокоен. В его описании нет реальности. Оно было здесь, неприкосновенное и непознаваемое. Оно никогда не бывает тем, что было; в нём нескончаемая красота.
   Это было необыкновенное утро. Так происходило целых четыре месяца, невзирая на окружение, невзирая на состояние тела. Никогда оно не то же самое, и всё же оно всегдато же самое; оно — разрушение и никогда не прекращающееся творение. Его мощь и сила — вне всяких слов и сравнений. И оно никогда не продолжается; оно — смерть и жизнь.
   Процесс шёл довольно остро, однако всё это представляется достаточно несущественным.
   11августа
   (Здесь начинается записная книжка большего размера).Когда сидел в автомобиле, около бурного горного потока, среди зелёных, обильных лугов, под темнеющим небом, эта неуязвимая невинность, чья строгость — красота, была здесь. Мозг был совершенно спокоен, и она коснулась его.
   Мозг питается реакцией и опытом; он живёт опытом. Но опыт всегда ограничивает и обусловливает; память — механизм действия. Без опыта, знания и памяти действие невозможно, но такое действие фрагментарно, ограниченно. Рассудок, организованная мысль, — всегда неполон; идея, отклик памяти, — бесплодна, а вера — убежище мысли. Всякое переживание только усиливает мысль, негативно или позитивно.
   Переживание обусловлено опытом, прошлым. Свобода — опустошение ума, освобождение его от опыта. Когда мозг перестаёт питать себя через опыт, память и мысль, когда он умирает для переживания, тогда деятельность его перестаёт быть эгоистичной. Тогда он получает своё питание из чего-то другого. И именно такое питание делает ум религиозным.
   При пробуждении сегодня утром, независимо от всякой медитации, от мысли или заблуждений, вызываемых чувствами, был интенсивно яркий свет в самом центре мозга и за пределами мозга, в самом центре сознания, в центре всего существа. То был свет, не имеющий тени; он не входил ни в какое измерение. Он был здесь без всякого движения. С этим светом присутствовала та невообразимая сила и красота, запредельная мысли и чувству.
   Процесс шёл довольно остро во второй половине дня.
   12августа
   Вчера, во время прогулки по долине, среди гор, закрытых тучами, и у потока, казавшегося более шумным, чем когда-либо, было ощущение поразительной красоты. Не то чтобылуга, холмы и тёмные сосны изменились, только свет был другой, более мягким, и с ясностью, которая, казалось, пронизывала всё, не оставляя никакой тени. Поднявшись поидущей вверх дороге, мы могли смотреть вниз, на ферму, с зелёными пастбищами вокруг неё. Это был зелёный луг с невиданно яркой зеленью, но та маленькая ферма с тем зелёным пастбищем содержали в себе всю землю и всё человечество. В этом была абсолютная законченность; это была законченность красоты, не терзаемой мыслью и чувством.Красота картины, песни, здания создана человеком, её можно сравнивать, критиковать, дополнять, но эта красота не была делом рук человеческих. Всё, сделанное руками человека, нужно полностью отвергнуть, чтобы присутствовала эта красота. Ибо она требует полной невинности, абсолютной строгости; не той невинности, которая изобретена мыслью, или строгости и самоограничения жертвы. Только когда мозг свободен от времени, когда реакции его полностью утихли, эта строгая невинность, чистота имеетместо.
   Проснулся задолго до рассвета, когда воздух очень спокоен, а земля пребывает в ожидании солнца. Проснулся с какой-то особенной, странной ясностью, и с какой-то настоятельностью, требующей полного внимания. Тело было абсолютно неподвижно — неподвижностью, где нет никакого усилия, никакого напряжения. Внутри головы происходило что-то особенное, это было каким-то специфическим феноменом. Громадная широкая река текла с давлением огромной массы воды, текла между высоких гладких гранитных скал. По обе стороны этой громадной широкой реки был отполированный сверкающий гранит, на котором ничего не росло, ни одной травинки; не было ничего, кроме крутой и гладкой скалы, уходящей ввысь — за пределы, доступные глазу. Река совершала свой путь безмолвно, без какого-либо журчания, бесстрастная, величественная. Она действительно была; это не было сном, видением или символом, которые надлежит как-то истолковать. Она была здесь, вне всякого сомнения; и она не была продуктом воображения. Никакая мысль не смогла бы изобрести её; она была слишком огромной и реальной, чтобы мысль могла выдумать её.
   Неподвижность тела и эта огромная река, текущая между гладких гранитных стен мозга, — это продолжалось полтора часа, по часам. Через открытое окно глаза могли видеть наступающий рассвет. Не было никаких сомнений в реальности происходящего. В течение полутора часов всё существо было внимательным, без усилия, без отвлечении. Совершенно внезапно это прекратилось, и начался день.
   Этим утром благословение наполняло комнату. Шёл сильный дождь, однако позже небо прояснилось.
   Процесс, с его давлением и его болью, идёт мягко.
   13августа
   Беспредельное не есть слово — ведь тропинка, поднимающаяся в гору, не может вместить в себя всю эту гору. Но, тем не менее, при подъёме по склону горы с маленьким ручейком, бегущим у подножья, это невероятное безымянное беспредельное было здесь; и ум и сердце наполнились им; каждая капля воды на листке или на траве светилась им.
   Всю ночь и всё утро шёл дождь, и облачность была густая, но сейчас показалось над высокими холмами солнце, и тени заиграли на зелёных умытых лугах, изобилующих цветами. Трава была очень сырая, и солнце освещало горы. Подъём по этой тропинке — само очарование, и случайный разговор, казалось, никак[слово утеряно]красоту этого света или простой мир, лежащий на этом поле. Благословение этой беспредельности было здесь, и здесь была радость.
   При пробуждении сегодня утром опять была та непостижимая сила, чья мощь есть благословение. Она ощущалась, и мозг осознавал её без каких-либо своих собственных реакций. Эта сила делала чистое небо и Плеяды неописуемо прекрасными. И раннее солнце на горе с её снегом было светом мира.
   Во время беседы(последняя беседа, в основном о религиозном уме)она была здесь, недоступная и чистая, и после полудня она появилась в комнате, быстрая, как молния, и ушла. Но она всегда в какой-то мере здесь, со своей странной невинностью, недоступная для глаз.
   Процесс был довольно острым, как прошлой ночью, так и сейчас, когда ведётся эта запись.
   14августа
   Хотя тело в это утро было очень усталым после беседы[вчерашней],встреч с людьми, тем не менее, когда сидел в автомобиле под развесистым деревом, шла странная глубинная деятельность. Это не была деятельность, которую мозг, с его обычными реакциями, смог бы понять, сформулировать; она была за пределами его возможностей. Но это была деятельность, глубоко внутри, и она преодолевала любое препятствие. Но невозможно описать ни природу, ни характер той деятельности. Подобно глубинным подземным водам, которые прокладывают себе путь на поверхность, эта деятельность была гораздо глубже уровня всякого сознания.
   Осознаётся рост чувствительности мозга; цвет, форма, очертания, общие формы вещей — всё стало более интенсивным и необыкновенно живым. У теней, кажется, своя собственная жизнь, жизнь большей глубины и чистоты. Был прекрасный, тихий вечер; среди листвы гулял ветерок, листья осины дрожали и танцевали. Высокий и прямой ствол растения с кроной из белых цветов, тронутых бледно-розовым, стоял у горного потока, как страж. Поток был золотым в лучах заходящего солнца, а деревья стояли в глубоком безмолвии; даже проезжающие автомобили, казалось, не тревожили их. Покрытые снегом горы были плотно укутаны тёмными, тяжёлыми облаками, и луга излучали невинность.
   Весь ум был далёк от всякого переживания. И медитирующий молчал.
   15августа
   Во время прогулки вблизи потока, у подножия укутанных облаками гор, были моменты интенсивного безмолвия, подобные сияющим пятнам голубого неба среди расходящихсяоблаков. Был холодный, промозглый вечер, с ветром, дующим с севера. Творение — не для талантливых, не для одарённых; они знают только творчество, но не творение. Творение — за пределами мысли и образа, за пределами слова и выражения. Его нельзя передать, ибо его нельзя сформулировать, нельзя облечь в слова. Его можно ощутить при полном осознании. Его нельзя использовать и выставить на продажу, нельзя, поторговавши, продать.
   Мозг со всем сложным разнообразием своих реакций не может понять его. У мозга нет способов соприкоснуться с ним; он совершенно на это не способен. Знание — препятствие, и без самопознания творение невозможно. Интеллект, этот отточенный инструмент мозга, никаким образом не может приблизиться к нему. Весь мозг, с его скрытыми, тайными потребностями и устремлениями и многообразными хитроумными добродетелями, должен быть абсолютно спокойным, безмолвным, но всё же живым и тихим. Творение — не выпечка хлеба, не писание стихов. Вся деятельность мозга должна прекратиться, легко и добровольно, без конфликта и боли. Не должно быть и тени конфликта и подражания.
   Тогда существует это удивительное движение, называемое творением. Оно возможно только в полном, абсолютном отрицании; творение невозможно в потоке времени, и пространство не может покрыть его. Необходима полная смерть, тотальное разрушение, чтобы оно имело место.
   При пробуждении сегодня утром было полное безмолвие, внешне и внутренне. Тело и мозг, измеряющий и взвешивающий, были спокойны, находились в состоянии неподвижности, хотя были бодрыми и очень чуткими. И спокойно, как приходит рассвет, пришла она, откуда-то глубоко изнутри, эта сила с её энергией и чистотой. Казалось, у неё не было ни корней, ни причины, но, тем не менее, она была здесь, интенсивная и прочная, с не поддающимися измерению глубиной и высотой. Какое-то время, если судить по часам, она оставалась, а затем ушла, как уходит за гору облако.
   Каждый раз есть что-то «новое» в этом благословении, «новое» качество, «новый» аромат, и, тем не менее, оно неизменно. Оно совершенно непознаваемо.
   Процесс какое-то время был острым; сейчас он идёт в мягкой форме. Всё это очень странно и непредсказуемо.
   16августа
   Между двух огромных, бесконечных туч оставалось пятно голубого неба; оно было чистым, поразительно голубым, таким мягким и проникновенным. Через несколько минут ему предстояло быть поглощённым и исчезнуть навсегда. Неба такой голубизны уже никогда не увидеть снова. Большую часть ночи и всё это утро шёл дождь, и свежий снег лежал на горах и высоких холмах. И луга были зеленее и ярче, чем когда-либо, но этого маленького пятнышка прозрачного голубого неба уже никогда не увидеть снова. В этом пятнышке был свет всех небес и голубизна всего неба. Пока смотрел на пятно, его форма начала меняться, и облака торопились закрыть его, чтобы видимая его часть стала не слишком велика. Оно исчезло, чтобы никогда не появиться вновь. Но его видели, и чудо его остаётся.
   В тот момент, когда лежал на диване, пока облака побеждали голубизну, пришло, совершенно неожиданно, это благословение с его чистотой и невинностью. Оно пришло в изобилии и заполняло комнату, пока комната и сердце не могли уже больше вместить; его интенсивность была особенно непреодолимой и пронзительной, и его красота легла на землю. Солнце освещало пятно яркой зелени, и тёмные сосны были спокойны и безразличны.
   Сегодня утром, — было очень рано, рассвет должен был наступить часа через два, — проснувшись и не ощущая никакого сна ни в едином глазу, осознал бесконечную бодрость; у неё не было причины, и ни сентиментальность, ни эмоциональная причуда, или энтузиазм, не стояли за ней; она была ясной, простой, весёлой, незасоренной и богатой,нетронутой и чистой. Не было за ней никакой мысли или довода, и нельзя было понять её, потому что не было для неё причины. Эта бодрость изливалась из всего существа, и это существо было совершенно пустым. Словно водный поток, устремляющийся со склона горы естественно и энергично, веселье это изливалось в огромном изобилии, приходя ниоткуда и уходя в никуда, но сердце и ум уже никогда не будут прежними.
   Качество этого веселья, рвущегося вперёд, не осознавалось; оно было, и его природа, скорее всего, покажет себя времени, однако у времени не будет для него меры. Времяничтожно, и оно не может взвешивать изобилие.
   Тело было довольно хрупким и пустым, но в прошлую ночь и утром процесс был острым, не продлившись долго.
   17августа
   Был облачный, дождливый день, с северо-западным ветром, сильным и холодным. Мы шли по дороге, ведущей к водопаду, от которого и бежал этот шумный поток; людей на дорогах было мало, и изредка проезжали автомобили, а поток мчался быстрее, чем обычно. Мы шли вверх по дороге, ветер дул нам в спину; узкая долина расширялась, и на ярком зелёном пастбище виднелись солнечные пятна. Они[рабочие]расширяли дорогу, когда же мы проходили, приветствовали нас и дружелюбными улыбками и несколькими словами по-итальянски. Они весь день трудились, копали, перетаскивали камни, так что казалось невероятным, что они вообще могли улыбаться. Но они улыбались; а ещё дальше под большим навесом современными машинами распиливали брёвна, сверлили отверстия в тяжёлых деревянных брусках, вырезали на них узоры. Долина всё более и более открывалась взору — дальше была видна деревня, ещё дальше водопад из ледника высоко в скалистой горе.
   Больше чувствовал, чем видел красоту земли и этих усталых людей, быстро бегущего потока и мирных лугов. На обратном пути, недалеко от дома, всё небо закрыли тяжёлые облака, и заходящее солнце вдруг осветило некоторые утёсы высоко в горах. Это пятно солнечного света на поверхности скал раскрывало глубины красоты и чувства, которые не может передать никакая статуя, никакой рукотворный идол. Казалось, что эти скалы светились изнутри своим собственным светом, безмятежным и никогда не увядающим. На этом день закончился.
   Только проснувшись рано следующим утром, осознал великолепие и любовь предыдущего вечера, который уже прошёл. Сознание не может вместить беспредельность невинности; оно может получить, принять её, но не следовать за ней или культивировать её. Всё сознание должно быть спокойно, не желая, не выискивая, не преследуя. Всё сознание должно быть в покое, лишь тогда может появиться то, что не имеет ни начала, ни конца. Медитация есть опустошение сознания, не принимать и вмещать, а быть свободным от всякого усилия. Тишине необходимо пространство, не пространство, которое создано мыслью и её активностью, но то пространство, которое возникает через отрицание и разрушение, когда ничего не остаётся от мысли и проекций мысли. Лишь в этой пустоте возможно творение.
   При пробуждении, рано утром, красота этой силы с её невинностью была здесь, глубоко внутри, выходящая на поверхность ума. Она обладала свойством бесконечной пластичности, но ничто не могло придать ей форму; её нельзя было приспособить, подчинить человеческому шаблону. Её нельзя было уловить символами или словами. Но она была здесь, беспредельная, неприкосновенная. Всякая медитация казалась пустой и глупой. Оставалась толькоона,и ум был спокоен.
   Несколько раз в течение дня, когда был незанятым, это благословение приходило и уходило.
   Желания и призывы здесь вообще не имеют никакого значения.
   Процесс идёт спокойно.
   18августа
   Дождь шёл большую часть ночи, и стало довольно холодно; на высоких холмах и горах лежало много свежего снега. К тому же дул пронзительный ветер. Зелёные луга были необычайно яркими, их зелень поражала. Дождь шёл и большую часть дня, лишь к вечеру начало проясняться, и среди гор появилось солнце. Мы гуляли по тропинке, которая вела из одной деревни в другую, по тропинке, которая вьётся среди ферм, среди обильных зелёных лугов. Столбы, несущие тяжёлые электрические провода, выглядели впечатляюще на фоне вечерних небес; при взгляде на эти вздымающиеся стальные конструкции на фоне несущихся облаков ощущались красота и сила. Переходя деревянный мост, видел полноводный поток, вздувшийся от всего этого дождя; поток мчался стремительно, с энергией и силой, которая есть только у горных потоков. Глядя вверх и вниз по течению потока, сдерживаемого тесно сжавшимися берегами из скал и деревьев, осознавал движение времени, прошлого, настоящего и будущего; этот мост и был настоящим временем, и вся жизнь двигалась и жила через это настоящее.
   Но помимо всего, на этой размытой дождём и скользкой тропинке было иное, мир, которого никогда не сможет коснуться человеческая мысль, её дела и бесконечные печали.Этот мир не был продуктом надежды или веры. Он не полностью осознавался в тот момент; было слишком много другого для наблюдения, ощущения, обоняния: облака, бледно-голубое небо за горами и солнце среди них, вечерний свет на сверкающих лугах, запах коровьих хлевов и красные цветы вокруг ферм. Это иное было здесь, покрывая всё это, не упуская ничего даже самого малого, и когда уже лежал без сна в постели, оно пришло, вливаясь, наполняя ум и сердце. Тогда осознал его тонкую красоту, его страсть и любовь. Но не ту любовь, которая заключена в образы, вызывается символами, картинами и словами, не ту любовь, что облачена в ревность или зависть, но ту любовь, что присутствует свободно от мысли и чувства, являя собой движение плавное, гладкое, изменчивое, вечное. Красота этого иного — здесь, со всем самозабвением страсти. Страсти,присущей этой красоте, нет, если нет строгости. Строгость не есть нечто от ума, старательно накапливаемое жертвоприношениями, подавлением или дисциплиной. Всё это должно естественным образом прекратиться, потому что никакого значения для иного не имеет. Оно пришло, изливаясь в своём безмерном изобилии. Эта любовь не имела ни центра, ни периферии, эта любовь была такой полной, настолько неуязвимой, что не имела в себе тени, поэтому она была легко разрушимой в любой момент.
   Мы всегда смотрим снаружи внутрь; от знания мы переходим к следующему знанию, всё время добавляя, и даже изъятие означает ещё одно добавление. Наше сознание состоит из тысячи воспоминаний и узнаваний: трепещущего листа, цветка, того человека, проходящего мимо, того ребёнка, бегущего через поле, скалы и потока, ярко-красного цветка и скверного запаха свинарника. Исходя из такого воспоминания и узнавания, из внешних реакций, мы пытаемся осознать скрытые уголки, более глубокие мотивы и стремления; мы пытаемся всё глубже и глубже войти в беспредельные глубины ума. Весь этот процесс вызовов и откликов, движения переживания и узнавания скрытой и явной активности, всё это и есть сознание, прикованное к времени.
   Чаша — это не только форма, цвет, дизайн, но также и пустота внутри чаши. Чаша — это пустота, содержащаяся внутри формы, без этой пустоты не было бы ни чаши, ни формы. Мы знаем сознание по внешним признакам, по его ограничениям в высоту и глубину, ограничениям мысли и чувства. Но всё это — внешняя форма сознания; исходя из внешнего, мы пытаемся найти внутреннее. Возможно ли это? Теории и спекуляции не имеют смысла; они, в действительности, препятствуют всякому открытию, обнаружению чего-либо. Исходя из внешнего, мы пытаемся найти внутреннее; исходя из известного, мы надеемся найти неизвестное. Возможно ли исходя из внутреннего, исследовать внешнее? Инструмент, исследующий исходя из внешнего, мы знаем, но существует ли такой инструмент, который ведёт исследование от неизвестного к известному? Есть такой? Как он можетбыть? Его не может быть. Если он есть, он распознаваем, а если распознаваем, он внутри поля известного.
   Это странное благословение приходит, когда оно хочет, но с каждым его приходом глубоко внутри происходит трансформация; оно никогда не бывает тем же самым.
   Процесс продолжается — иногда умеренно, иногда остро.
   19августа
   Был прекрасный день, безоблачный день, день теней и света; после сильных дождей солнце сияло в чистом, прозрачно-голубом небе. Горы с их снегами были очень близко, их почти можно было коснуться; они чётко выступали на фоне неба. Яркие, блестящие луга сверкали на солнце, каждая травинка танцевала свой танец, листья же в своём движении были более тяжеловесными и неуклюжими. Долина сияла, и как будто смеялась; это был чудесный день с тысячами теней.
   Тени живее, чем реальность; тени длиннее, глубже, богаче; и кажется, что у них своя жизнь, независимая и защищающая; притягательность их несёт в себе особое удовлетворение. Символ становится более важным, чем реальность. Символ даёт убежище; и так легко найти утешение в его убежище. Вы можете делать с ним, что вы хотите, он никогда не будет противоречить, он никогда не изменится; его можно увешивать гирляндами или посыпать пеплом. Есть необычайная приятность в мёртвом предмете, в картине, в выводе, в слове. Они мертвы, несмотря на все призывы; и есть удовольствие в множестве запахов вчерашнего. Мозг—это всегда вчерашнее, а сегодня — тень вчерашнего дня, и будущее есть продолжение этой тени; несколько изменённое, оно всё равно пахнет вчерашним. Поэтому мозг живёт в тенях, всё его существование протекает в тенях; так безопаснее, комфортабельнее.
   Сознание всё время воспринимает, накапливает и, исходя из накопленного, интерпретирует; воспринимает через свои поры; накапливает, переживает, исходя из накопленного; оно судит, компилирует, модифицирует. Оно смотрит, не только через глаза, через мозг, но и через этот задний план. Сознание возникает, чтобы воспринимать, и в восприятии оно существует. В своих скрытых глубинах оно накопило то, что восприняло за столетия, — инстинкты, воспоминания, защитные механизмы, — добавляя и добавляя, исключая только для того, чтобы добавить ещё. Когда это сознание выглядывает наружу, то это для того, чтобы взвешивать, уравновешивать и воспринимать. И когда оно смотрит внутрь, это всё равно внешний взгляд — взвешивать, уравновешивать и воспринимать; процесс внутреннего совлечения покровов, внутреннего саморазоблачения — ещё одна форма добавления. Этот обусловленный временем процесс идёт и идёт, с болью, с мимолётной радостью и скорбью.
   Но смотреть, видеть, слушать без этого сознания—движение, в котором нет приобретения, это целостное, всеохватывающее движение свободы.
   Такое движение не имеет центра, точки, малой или расширенной, из которой оно идёт; таким образом, оно действует во всех направлениях, без барьера времени-пространства. При таком движении выслушивание целостно и полно, взгляд целостен и полон. Это движение есть сущность внимания. Во внимании заключены все отвлечения, потому что нет никаких отвлечении. Только концентрация знает конфликт отвлечения. Всякое сознание есть мысль, выраженная или невыраженная, словесная или ищущая слова; мысль как чувство, чувство как мысль. Мысль никогда не бывает в покое; реакция, выражающая себя, это мысль, и мысль умножает реакции всё более. Красота тогда — чувство, выражаемое мыслью. Любовь всё ещё внутри поля мысли. Существуют ли любовь и красота в ограде мысли? Есть ли красота, когда есть мысль? Те красота и любовь, которые известнымысли, являются противоположностью безобразия и ненависти. Красота не имеет противоположности, как и любовь.
   Видение без мысли, без слова, без отклика памяти полностью отличается от видения с мыслью и чувством. То, что вы видите с мыслью, поверхностно; видение тогда лишь частичное, это вообще не видение. Видение без мысли — полное видение. Видение облака над горой без мысли и её реакции есть чудо новизны; это не «прекрасное», это нечто взрывное в своей безмерности; это нечто такое, чего никогда не было и не будет. Чтобы видеть, слышать, сознание во всей его полноте должно быть безмолвно, тогда происходит разрушительное творение. Это полнота жизни, а не фрагмент всей мысли. Здесь нет красоты, а только облако над горой; это акт творения.
   Заходящее солнце касалось горных вершин, сияющих и вызывающих трепет, и земля была тиха. Был только цвет, а не разные цвета; было только слушание, а не множество звуков.
   Этим утром проснулся поздно, когда солнце уже залило холмы; это благословение, подобное сияющему свету, уже было здесь; у него, кажется, собственная сила и власть. Подобно отдалённому журчанию воды, проявляется деятельность — не мозга, с его желаниями и его обманами, а деятельность интенсивности.
   Процесс идёте переменной интенсивностью; иногда очень остро.
   20августа
   Был превосходный день; небо было ярко голубым, и всё сверкало в утреннем солнце. Редкие облака лениво блуждали, не зная, куда им пойти. Солнечные лучи на трепещущих листьях осины были блистающими драгоценностями на фоне зелёных покатых холмов. Луга за ночь изменились, они стали более интенсивными, более мягкими и невообразимо зелёными. Вдали, на холме, три коровы лениво щипали траву, и колокольчики их были слышны в чистом воздухе раннего утра; они двигались строем, своим неуклонным жеванием прокладывая себе дорогу с одного конца луга на другой. Лыжный подъёмник проехал над ними, но они даже не потрудились посмотреть вверх или как-нибудь обеспокоиться. Это было прекрасное утро; снежные горы чётко вырисовывались в небе, настолько ясно, что можно было видеть множество маленьких водопадов. То было утро длинных теней и бесконечной красоты. Так странно, но в этой красоте пребывала любовь, и в этом была такая мягкость, что всё, казалось, замерло, чтобы какое-нибудь движение не пробудило скрытую тень. А облаков стало немного больше.
   Поездка была прекрасная, и автомобиль, казалось, наслаждался тем, для чего он построен; он брал каждый изгиб, даже крутой, легко и охотно, и вверх по длинному склону шёл без всякого стука, а нужна была немалая мощь, чтобы подняться туда, куда вела дорога. Он был подобен животному, который знает свою силу. Дорога же петляла туда-сюда через тёмный и освещённый солнцем лес, и каждое пятно света было живым, оно танцевало вместе с листьями; каждый изгиб дороги открывал ещё больше света, ещё больше танцев и ещё больше восторга. Каждое дерево, каждый лист были сами по себе, интенсивные и безмолвные. Через маленький просвет в деревьях вы видели пятно поразительно зелёного луга, открытого солнцу. Это настолько потрясало, что забывалось, что вы на опасной горной дороге. Но дорога стала пологой и лениво выворачивалась в другую долину. Теперь облака сгущались, и было приятно без жгучего солнца. Дорога стала почти горизонтальной, если горная дорога может быть горизонтальной; она проходила мимо тёмного, покрытого соснами холма, впереди были огромные могучие горы, скалы и снега, зелёные поля, водопады, маленькие деревянные хижины и распростёртые, изогнутые контуры горы. С трудом можно было поверить тому, что видели глаза, — ошеломляющее достоинство этих скульптурных скал, свободная от деревьев и покрытая снегом гора, утёс за утёсом бесконечного скального массива, а прямо рядом с ними были зелёные луга, заключённые в широкие объятия горы. Это действительно было почти невероятно; здесь были красота и любовь, разрушение и бесконечность творения — не в этих скалах, не в этих полях и не в этих маленьких хижинах; это было не в них, это не было ихчастью. Оно было далеко за их пределами и выше их. Оно пришло с таким величием и таким грохотом, какого никакие глаза и уши не могли видеть и слышать, с такой полнотой и безмолвием, что мозг с его мыслями стал ничем, подобно этим мёртвым листьям в лесу. Оно было здесь — в таком изобилии и с такой силой, что и мир, и деревья, и земля пришли к концу. Это была любовь, творение и разрушение. И не было ничего другого.
   Здесь была сама сущность глубины. Сущность мысли — то состояние, когда мысли нет. Какой бы глубоко и широко развитой ни была мысль, она всегда останется и узкой, и поверхностной. Окончание мысли является началом этой сущности. Окончание мысли есть отрицание, а то, что отрицательно, не имеет положительного пути; нет ни метода, нисистемы к окончанию мысли.
   Метод, система является позитивным подходом к отрицанию, и поэтому мысль никогда не может найти сущность самой себя. Мысль должна прекратиться, чтобы имела место эта сущность. Сущность бытия — не-бытие, и чтобы «видеть» глубину не-бытия, нужна свобода от становления. Нет свободы, если имеется продолжение; то, что имеет продолжение, связано временем. Каждое переживание привязывает мысль к времени, а ум, который пребывает в состоянии непереживания, осознаёт всю сущность. Это состояние, в котором всякое переживание пришло к концу, — не паралич ума; наоборот, увядает добавляющий ум, ум, который накапливает. Ведь накопление механично, это подражание; отказ от приобретения и просто приобретение в равной мере являются повторением, подражанием. Ум, который полностью разрушает этот накопительный и оборонительный механизм, свободен, и поэтому переживание теряет своё значение.
   Тогда есть только факт, не переживание факта; мнение о факте, оценка его, его красота или не-красота, означают переживание факта. Переживать факт значит отвергать его, бежать от него. Переживание факта, без мысли или чувства, — глубочайшее событие.
   При пробуждении сегодня утром присутствовала эта странная неподвижность тела и мозга; и с этим пришло движение входа в бездонные глубины интенсивности и великогоблаженства, и здесь было это иное.
   Процесс идёт умеренно.
   21августа
   Снова был ясный, солнечный день, с длинными тенями и сверкающими листьями; горы были спокойными, твёрдыми и близкими, а небо необычайно голубым, чистым, мягким. Тенизаполнили землю; это было утро теней, маленьких и больших, длинных и тощих, жирных и удовлетворённых, уютно усевшихся и игривых, как эльфы. А верхушки крыш ферм и домов светились, как полированый мрамор, новые и старые. Казалось, что среди деревьев и лугов — великое веселье и перекличка; они существовали друг для друга и над ними были небеса, но не те, что сотворены человеком, с их мучениями и надеждами. И была жизнь, огромная, сверкающая, вибрирующая и простирающаяся во всех направлениях. Это была жизнь всегда юная и всегда опасная; жизнь, которая никогда не стоит на месте, которая странствует по земле, никогда не оставляя следов, никогда ничего не выпрашивая, ничего не требуя. Она была здесь в изобилии, без тени и смерти; её не заботило, откуда она пришла и куда пойдёт. Это была замечательная жизнь, свободная, светлая и бездонная. И она существовала не для того, чтобы её запирали; там, где её запирали, — в местах поклонения, на рыночной площади, в доме — были упадок, разложение с присущими им постоянными изменениями и улучшениями. Она была простой, величественной и потрясаю-шей, красота её недоступна мысли и чувству. Она так велика и несравненна, что наполняет землю и небеса и травинку, которая гибнет так быстро. Она здесь, с любовью и смертью.
   В лесу было прохладно от шумного потока в нескольких футах внизу; сосны вздымались к небесам, никогда не сгибаясь, чтобы взглянуть на землю. Здесь было великолепно;чёрные белки поедали древесные грибы и гонялись друг за другом вверх и вниз по деревьям, прочерчивая в своём движении какие-то узкие спирали; была здесь и малиновка, скачущая вверх и вниз, или что-то похожее на малиновку. Было прохладно и тихо, если не считать потока с его холодными горными водами. И было здесь это — любовь, творение и разрушение, но не как символ, не в мысли и в чувстве, а как подлинная реальность. Вы не могли этого видеть, не могли чувствовать это, но оно было здесь, потрясающе огромное, сильное, как десять тысяч, с могуществом самого уязвимого. Оно было здесь, и всё стало спокойным, и мозг и тело; это было благословение, и ум был причастен этому.
   Нет конца глубине; сущность этого — вне времени и пространства. Этого нельзя пережить; переживание — это такая мишура, переживание так легко приходит, так легко уходит; мысль не может это сконструировать,