СИНЕЕ ПЛАМЯ. МАЯК
  
  
   
    
     Раз, два, три — фонарь, гори!
     Всем на свете говори,
     Что опять — четыре, пять —
     Вышел Мицлав погулять.
     Этой ночью умер Мицлав
     И идет тебя искать![1]
    
   
   
   На улице выл ветер. Стучал дождем по крыше, пытался вырвать тяжелые ставни и вместе с раскатами грома пробраться в дом под свирепый рев обезумевшего штормового моря.
   Шерон перестала вытирать только что вымытую тарелку, склонила голову, прислушиваясь к непогоде, и в который раз возблагодарила Пятерых за то, что живет далеко от берега. Она отлично представляла, что там сейчас происходит.
   Огромные свинцовые валы неслись по широченному заливу и неумолимо, словно стая трупных гончих, приближались к городу. Они жаждали пожрать спящих людей, утащить за собой, в беснующуюся стихию. В ледяную воду, в пучину, на поживу кракенам, русалкам и утонувшим рыбакам. И лишь стоящие вдоль берега каменные волнорезы-бивни, построенные еще в эпоху Единого королевства, служили защитой от опасного соседства с безумным осенним морем. Из-за созданных магами прошлого строений грохочущие волны теряли ужасающую мощь, рассыпались, словно пехота под сплоченным ударом противника, плевались хлопьями злой, шипящей пены и холодными брызгами, заливая все, до чего могли дотянуться. Злобно ревели, откатывались назад, в открытое море, чтобы спустя секунду без жалости и усталости вновь пойти в атаку.
   Шерон поежилась от этих мыслей, бесшумно убрала тарелку в шкаф, подхватила со стула теплую шаль из овечьей шерсти, набросила на плечи. В это время из стоящего на очаге чайника повалил пар, и женщина поспешно сняла его с огня. В жестяной кружке уже находились истолченные корни девясила, так что оставалось всего лишь залить их крутым кипятком. По комнате сразу же пополз горьковатый запах лекарства. Почувствовав его, она подумала, что это то, что сейчас нужно Ауше.
   Ветер пошел на очередной приступ. Кинулся на стену, как попавшая на гарпун касатка бросается на рыбацкий бот, отчаянно и свирепо. Ставни содрогнулись от удара. Шерон внутренне сжалась, но наверху, в детской, так никто и не заплакал. Найли не проснулась.
   Взяв книгу, женщина села за маленький стол и углубилась в чтение. Она любила читать и учиться, часто брала у Йозефа книги, но эта оказалась сложной, и некоторые абзацы приходилось перечитывать по нескольку раз, чтобы хоть немного разобраться в хитросплетениях текста.
   Шерон недавно исполнилось двадцать семь, но она выглядела моложе своего возраста, возможно, потому, что была невысокой и худощавой, а быть может, из-за коротких русых волос, делающих ее похожей на мальчишку. Большие ореховые глаза, острый подбородок и задорный нос только усиливали сходство. Но стоило посмотреть на ее губы, прекрасные и женственные, и это впечатление исчезало раз и навсегда.
   Бесчинствующий ветер несколько раз отвлекал Шерон от чтения, она сбивалась, хмурилась, из-за чего на ее лбу появлялась морщинка, и переворачивала приятно шелестящую страницу, начиная снова.
   Тихо заскрипели рассохшиеся ступеньки. Вниз, тяжело кряхтя, спустилась старая Ауша. Она поймала вопросительный взгляд хозяйки дома, растянула губы в беззубой улыбке и прошептала:
   — Спит, слава Пятерым. Я уж думала, что до утра прокудахчем.
   Шерон благодарно кивнула. Встала, осторожно взяла кружку с отваром, протянула старухе. Та закашлялась, уселась в любимое плетеное кресло и стала осторожно прихлебывать настой, изредка морщась от неприятного вкуса. Служанка молчала, Шерон продолжила чтение, но обе они слушали ветер и море, радуясь, что вокруг надежные стены, за которыми не страшна любая непогода.
   — Ей уже лучше, — наконец произнесла Ауша, возвращая опустевшую кружку. — Когда режутся зубки, некоторые дети становятся несносными. Ты тоже была такой.
   Шерон в ответ улыбнулась, не поднимая глаз от страницы.
   — Тебе надо поспать, девочка. Вторые сутки на ногах, — укорила ее старуха и закашлялась. В ее груди то и дело раздавались булькающие хрипы. Девушка, забыв о книге, бросилась к ней на помощь, но приступ прошел так же внезапно, как и начался.
   — Со мной все в порядке. Дай мне минутку, чтобы прийти в себя. — Выцветшие глаза Ауши смотрели на огонь, плясавший в очаге. Она казалась такой же старой, как и город, в котором жила с самого рождения.
   — Мне не нравится твой кашель, — вздохнула Шерон. — Не стоило тебе ходить на ярмарку на прошлой неделе. Покупка шерсти могла и подождать. Ты простыла.
   Ауша виновато улыбнулась и обезоруживающе развела руками.
   — Пойду, если не нужна. Устала. — Старуха с трудом встала, и девушка, взяв служанку под локоть, довела до комнаты.
   — Желтых фонарей, милая.
   — Тихой ночи, няня.
   Она закрыла за ушедшей тяжелую дверь, повернула в замке резной ключ, задвинула щеколду и намотала на ручку четки со знаком Пятерых. Каждый раз, делая это, Шерон испытывала жгучий стыд. Ей было неловко запирать старую женщину на ночь, но иного выхода она не видела.
   Ауше минуло девяносто штормов, ее жизнь подходит к концу, и дорога, с которой нет возврата, уже зовет ее. Не дай Пятеро, чтобы такое произошло, когда солнца нет на небе. Шерон этого просто не вынесет. Старуха давно стала для нее членом семьи.
   Но сейчас ночь. Долгая, ненастная, темная, жуткая. И даже Указывающей путь ни к чему рисковать и подвергать опасности свой дом. Возможно, если бы наверху не спала маленькая девочка, она бы не стала так поступать. Но безопасность Найли, теперь, когда она — единственное, что осталось от Димитра, для нее важнее всего. Именно по этой причине Ауше придется сидеть под замком до рассвета.
   Несмотря на усталость, спать не хотелось. Дурная привычка, появившаяся за годы работы. Многие Указывающие путь, когда наступает их неделя дежурств, стараются выкроить время для сна днем, а ночью бодрствовать. Шерон уже два дня была дома, но у нее так и не получилось поменять режим.
   — Ничего, — тихо сказала она, обращаясь к старому зеркалу, которое привез еще ее отец после своей единственной поездки в герцогство Варен. — У меня есть месяц, чтобы пожить, как все люди.
   Сейчас наступило время дежурства Йозефа и Клары, и девушка им не завидовала. В такую погоду мало радости выбираться из дому. Им придется трудно, если Пятеро не будут милостивы и где-нибудь в полупустом городе вспыхнет синий фонарь.
   Она немного подумала над этим, а затем опять взялась за чтение. Толстая желтоватая свеча на столе медленно таяла, ставни вздрагивали, страницы сменяли одна другую, и Шерон не сразу поняла, что в дверь стучат. Сперва ей показалось, что это все тот же беснующийся возле дома ветер пытается ради злой шутки выманить ее наружу и плюнуть в лицо дождем. Но когда дверное кольцо стукнуло в десятый раз подряд, она вскочила с места, и почти тут же сверху раздался плач Найли.
   Ругаясь сквозь зубы, призывая на головы тех, кому не сидится дома, всех заблудившихся мира, женщина подскочила к двери.
   — Кого темные овцы на крыльях притащили?!
   И едва расслышала ответ:
   — Шер! Открывай! Это Воцлав!
   Она с трудом подняла тяжелый засов. Порыв ворвавшегося в дом ветра тут же пробрал до костей, притащил на своем хвосте дождевую влагу, горький запах моря, погасил свечу и перепугал огонь в очаге.
   Несмотря на капюшоны и бесформенные мокрые плащи, она их узнала. Фермер Воцлав, лодочник Мик и рыбак — Джун. Сегодня их очередь ходить по ночным улицам ее района и следить за фонарями.
   — Беда, Шер! Кто-то у Уве помер! — просипел Джун, топчась на пороге и не решаясь войти.
   — Заходите! Живо!
   Она пропустила их в дом, с трудом, борясь с ветром, закрыла дверь, сердито вытирая попавшие на лоб дождевые капли.
   — Давно?
   — Не знаем. — Одутловатое лицо Воцлава было бледным. — Мы, как увидели, сразу к тебе бросились. Там такое!
   Шерон недовольно сжала губы. Значит, они и не подумали никого предупредить в доме Уве. Возможно, теперь там уже не один заблудившийся, а двое. Идиоты! Как так можно? Джун в этих делах новичок, но от Мика и Воцлава она такого не ожидала. Несут ночную стражу не первый год, а сегодня повели себя, как неопытные подростки.
   Трое мужчин показались ей беспомощными и перепуганными. Вода с парусиновых плащей стекала на пол, впитываясь в потрепанный ковер.
   — Почему не пошли к Йозефу или Кларе? Сегодня их время! — Она хмурилась и выглядела очень сердитой.
   Найли наверху плакала без остановки. Защити ее Пятеро! Как же все это не вовремя! Как не вовремя!
   — Йозефа вызвали в деревню час назад. В Лиду. Там скорняк умер. А Клара занята на другом конце города. В тюрьме один сошел с ума и грозится себя убить.
   — А Криза?!
   — У бургомистра почечные колики. Ее вызвали тоже.
   — Идите к Никласу или Матэушу! У меня маленький ребенок, я не могу!
   — Шерон, ты ближе всех к маяку. Мы будем идти к ним и обратно еще очень долго… — Мик сделал неловкий жест рукой, запнулся и замолчал.
   Он был выше ее на две головы, но всегда в присутствии Шерон чувствовал себя неловко. Лодочнику было проще в одиночку уйти в штормовое море, чем беседовать с ней. И дело вовсе не в ее даре, а в том, что она ему нравилась, но ему так и не хватило духа в этом признаться. Шерон, разумеется, знала о его чувствах, но,